Летти вдруг представила, как два разных человека мчатся на конях в ночи. Ангел и дьявол…
Однако такое объяснение было слишком простым. Скорее всего, человек один, и ей очень хотелось понять, чем он руководствуется. Возможно, Шип просто хотел всех запутать своими благородными поступками. А может, у него есть склонность к рыцарским подвигам или же, как Джонни, он испытывает нежность к маленьким девочкам? «А также и к большим», — усмехнулась про себя Летти. Не исключено также, что он возмущен посягательством джейхокеров на эти земли и стремится дать им отпор или уничтожить их. Но каковы бы ни были его мотивы, она их выяснит! Тогда будет легче раскрыть, кто же на самом деле Шип. А для нее это, кроме всего прочего, лучший способ выявить и остановить этого человека. А еще это лучший способ вновь обрести самообладание.
* * *
Шло лето, и дни изнуряющей, сводящей с ума жары тянулись очень медленно. Полковник и его люди были частыми гостями в Сплендоре. Они сидели на веранде, обмахиваясь форменными фуражками, и бились об заклад, кто из них поймает за двадцать секунд больше мух.
Тетушка Эм неизменно побеждала: она была вооружена мухобойкой с ручкой в четыре фута и колотила ею докучливых насекомых, а также любого, кто становился слишком дерзким. Мухи были неизбежны в это время года; особенно их привлекал лимонад, который не переводился на столе в течение всего дня.
Салли Энн все еще жила в Сплендоре. Несколько раз она порывалась вернуться в отцовский дом, но поднималась такая буря протестов, что она всякий раз отказывалась от этой мысли. Протестующий голос сына был одним из самых громких — Питеру очень нравились уроки вместе с Лайонелом и Рэнни. Тетушка Эм запретила племяннице уезжать на том основании, что ее старую тетю тут могут затанцевать до смерти этими импровизированными кадрилями. Летти умоляла ее остаться, мотивируя это тем, что она не сможет одна вытягивать все партии сопрано во время их певческих вечеров и развлекать всех томящихся без любви ухажеров. Томас Уорд заявил, что без ее улыбки он не проживет и дня, а его офицеры клялись один горячее другого и разными вещами, от звезд до могильных плит, что тоже умрут от сердечных приступов, если лишатся этого белокурого очарования. Рэнни не приводил никаких доводов. Он просто сказал «не уезжай», и Салли Энн осталась.
Благодаря ли теплой погоде или под влиянием приятной компании, но строгость траура Салли Энн пошла на убыль. Сначала на полях ее темной соломенной шляпки появились шелковые цветы. Потом украшение из волос ее мужа, уложенных в форме сердца, сменил золотой медальон на голубой шелковой ленточке. Со своими черными юбками она стала носить белую льняную кофточку, которую ей подарила тетушка Эм, а на талии появился пояс из голубого шелка. И наконец настил день, когда молодая вдова попросила тетушку Эм съездить с ней в город и помочь выбрать материал на летнее платье.
Тетушка Эм настояла, чтобы Летти поехала с ними.
Вдвоем они убедили Салли Энн купить не только отрез скромного бледно-лилового батиста, но еще и полосатую хлопчатобумажную ткань, расшитую маленькими букетами фиалок. Последний отрез был подарком тетушки Эм или, как она сказала, подарком ее кур, несущих золотые яйца.
Перебирая руками легкую, воздушную материю, Летти, как никогда, почувствовала неуместную тяжесть собственного платья. В порыве энтузиазма она купила и себе отрез такого же легкого материала, только расшитого розами, а еще отрез ситца с очаровательными полосками цвета коралла и морской волны.
Странная вещь, но когда новые наряды были готовы, Летти не только стало не так жарко, но и легче на душе — она почувствовала себя более раскованно. Было очевидным, что и на Салли Энн это подействовало так же. Она стала чаще улыбаться, на веранде то и дело звучал ее легкий звонкий смех. Конечно, Летти понимала, что многочисленные комплименты в адрес Салли Энн, когда она появлялась в новых туалетах, были вызваны не только тем, как она в них выглядела, но еще и сочувствием, стремлением поддержать ее. И все же, несомненно, усилия, предпринятые ими, были оценены по достоинству.
Полковник Уорд в особенности рукоплескал преображению молодой вдовы. Он преподносил ей цветы, осыпал столь же цветистыми комплиментами, дарил книги и конфеты, а иногда даже стихи собственного сочинения. В результате бедная женщина начинала заикаться от волнения и становилась пунцово-красной. В конце концов, она истощила весь свой запас извинений за то, что не может еще раз с ним прокатиться вечером, и ей пришлось поехать, хотя бы для того, чтобы прекратить его мольбы. Через некоторое время прекратились не только ее извинения и отговорки; они с полковником все чаще катались вместе — уже без сопровождения мальчиков.
Уроки, которые так нравились Питеру, захватывали и Летти. Теперь они проходили не на веранде, а в одной из бывших хижин рабов за домом. Хижину затеняли кривые ветви древнего, но еще полного жизненных сил дуба. Она была маленькой, но вполне пригодней, и, может быть, это было самое прохладное место на всей плантации. С помощью Мамы Тэсс и Ранни Летти выгребла накопившийся там мусор и вымыла пол и стены горячей водой со щелочным мылом. Потом Рэнни вместе с Питером и Лайонелом, которые, впрочем, больше мешали, чем помогали, срезал непомерно разросшиеся вокруг хижины побеги ежевики, кустистые заросли французской шелковицы и молодую поросль эвкалиптов. Побелив хижину снаружи и изнутри, они изготовили грубые скамьи, приделав доски к перевернутым бочонкам. Грифельные доски и мелки привезли из города занятия на новом месте начались.
Каждое утро Летти проводила два часа с Рэнни и мальчиками, а вечером еще два часа посвящала урокам с бывшими рабами Сплендоры, которые хотели научиться читать и писать. Это была всепоглощающая, захватывающая работа, хотя иногда она приносила огорчения.
Постепенно вечерний класс разрастался. Приходили не только обитатели Сплендоры, но и люди из других мест. В основном это были братья, сестры, племянники и племянницы Мамы Тэсс, а также их соседи. Пришлось соорудить новые скамьи и привезти дополнительные грифельные доски. Но все равно временами не всем желающим поучиться находилось место. В старую хижину приходили повязанные платками седые старухи, молодые женщины с малыми детьми, цеплявшимися за юбку, дерзкие мальчишки-подростки и взрослые мужчины, только что от плуга, со сгорбленными спинами, распухшими суставами и землей под ногтями.
Всем им вместе и каждому в отдельности ужасно хотелось стать лучше, сбросить с себя тяжкий груз невежества. Большинству из них никогда прежде не приходилось иметь дело с печатным словом, многообразием мыслей и образов, которые содержались под обложками книг. Летти очень хотелось приобщить их к культуре, но иногда она приходила в отчаяние. Нельзя сказать, что им не хватало способностей для понимания самой сути грамоты. Одни усваивали все быстрее, другие — медленнее, но это было вполне естественно. Проблема состояла в том, что у некоторых учеников внутри как будто была какая-то стена, препятствовавшая проникновению знаний. Словно все это было настолько вне их понимания, как будто они находились на другой стороне бездонной пропасти. И если во время утренних занятий Летти казалась самой себе прекрасной античной богиней, несущей знания, то вечерами она порой думала, что безнадежно глупа, начисто лишена таланта учителя и не способна передать кому-либо свои знания.
