Она обязательно должна увидеть Стива. Может быть, он все-таки не уехал в горы. Если и уехал, она останется и дождется его. Непременно. Когда бы он ни вернулся, она будет ждать. Разве он не ждал ее все эти годы?
Выйдя на лестницу, она позвала Биддла и велела ему оседлать лошадь. Потом прошла к себе в комнату и быстро переоделась. Через пятнадцать минут Тилли уже галопом скакала навстречу своей судьбе. Но она не свернула на почтовую дорогу, как делала обычно, а заставила лошадь перескочить через канаву, затем через низкую ограду и подъехала к каменной стене как раз в том месте, где она была разрушена. Всадница осторожно проехала через разлом и снова пустила лошадь в галоп по равнине, а затем вверх по отрогу холма. На вершине она остановилась, но не с целью дать коню передышку, ей хотелось оглядеться. Вдалеке справа Тилли увидела серебряную змейку ручья, а впереди расстилались возделанные поля. Посмотрев налево, она заметила далеко внизу двух всадников. Одного она узнала сразу, как и его лошадь. Стив ездил на четырнадцатилетней кобыле, которую она сама давным-давно помогла ему выбрать. У кобылы была широкая спина, как раз для тяжелого всадника. Но другая лошадь была стройной, да и сидящая на ней фигура казалась изящной. Она не была совсем юной, эта женщина. Она смеялась, повернув лицо к Стиву. Ветер донес до Тилли ее смех, и сердце снова заныло. Тилли видела, как Стив потянулся к женщине. Тилли не могла разглядеть, что он делал, но ее воображение сразу подсказало: он ее обнимал.
Господи! Она, как во сне, повернула лошадь. В голове звучал вопрос: «Почему ты всегда восклицаешь: "Господи!", когда расстроена? Ты же никогда не молишься, зачем тогда взывать к Нему?» Но она не могла пересилить себя и, подняв глаза к небу, спросила:
— В чем я на этот раз провинилась? — Ей показалось, что ответ донесся со всех сторон: «Ты опоздала. Опоздала».
Норин сидела около ручья и смотрела на воду. Она сидела так уже целый час и уговаривала себя, что подождет еще пять минут и уйдет.
Она прождала десять, пятнадцать минут… В конце концов она встала. И тут же услышала звук приближающихся шагов по сухой траве и учащенное дыхание собаки. Девушка быстро поправила шляпку и стряхнула прилипшую к пальто траву. В этот момент показался Вилли.
— Привет.
— Привет.
— Я… опоздал.
— Да, опоздал.
Он тихо рассмеялся. Любая другая девушка на ее месте наверняка бы не дала такого прямого ответа, а сказала бы: «Ах, это ты? А я только что пришла». Или что-нибудь в этом роде. Он протянул ей дрожащую руку, и когда Норин вложила свою ладошку в его ладонь, юноша почувствовал, что и ее рука дрожит. Он наклонился к ней, и ей на секунду показалось, что кто-то зажег перед ее лицом лампу.
— У тебя новая шляпка, — заметил он.
— Ты ее видишь?
— Конечно. И тебя тоже… Ты очень красивая.
— Нет, — не согласилась она. — Хорошенькая, может быть, но не красивая.
— А я считаю, что ты красивая.
— Ладно, не буду с тобой спорить.
— И не нужно.
Они оба рассмеялись. Потом Вилли сказал:
— Можно мне сказать, что синий цвет тебе идет? У тебя ведь новое пальто и шляпка, правильно?
— Да, мама подарила на день рождения… У меня во вторник день рождения, но раз уж сегодня воскресенье, она дала мне поносить.
— Я знаю, когда у тебя день рождения.
— Я никогда об этом не говорила, так откуда же?
— Ты сказала мне, когда тебе исполнилось шестнадцать, тогда на тебе тоже были новое пальто и шляпка.
— Правда?
— Сама знаешь, что правда. Ты так это сказала, будто тебе исполнилось сто. — Они снова рассмеялись. Он осторожно потянул ее к берегу, и они, как обычно, уселись рядом на берегу.
Норин поставила себе на колени бумажный пакет и сказала:
— Я принесла те книги, что ты мне давал. Мне понравились рассказы Диккенса. Только уж больно они печальные, согласен?
— Да, верно. Но они правдивые.
— Откуда ты знаешь, ты ведь из дома почти не выезжаешь?
— Я был в Лондоне.
— На самом деле? — В ее голосе слышалось восхищение.
— На самом деле. Скажу больше, я слышал, как мистер Диккенс читает свои рассказы со сцены.
— Не может быть.
— Еще как может. Дядя Джон, тетя Анна, мама, Жозефина и я пошли в концертный зал и слушали этого великого писателя. Я был просто в восторге. А когда он умер, я так расстроился, как будто знал его лично.
— Значит он умер?
— Да, года три назад.
— Как жалко. Ненавижу, когда люди умирают. Я бы не хотела умереть, хотела бы все время жить и любить… — Норин внезапно осеклась и отдернула руку.
Вилли наклонился к ней и тихо спросил:
— Ты кого-нибудь любишь, Норин?
— Да, — выдохнула она.
— Я его знаю?
После небольшой паузы она ответила:
— Да.
— Как его зовут?
Она молчала, и он снова тихо спросил:
— Ты можешь сказать мне его имя?
— Нет, — отозвалась она. — Он должен сказать первым.
— Возможно тот, кого ты любишь, тоже боится. Поверь, я очень хорошо понимаю, как можно бояться признаться в любви… Ведь я тоже очень сильно люблю кого-то. Очень сильно. Но я-то… инвалид. И представить себе не могу, чтобы она меня по-настоящему полюбила. Пожалела, да! Это я могу понять. Хотела бы быть мне другом. На большее я и не могу рассчитывать… Вот я и боюсь напугать ее и лишиться ее дружбы.
— Вилли. — Норин стояла около него на коленях, юноша повернулся к ней и прошептал ее имя. — Вилли, ах, Вилли, — повторила она.
Их руки сплелись, и губы встретились. Она прижалась к нему так, как будто решила никогда больше не отпускать. Несколько минут спустя, не разнимая объятий, они уселись на берегу. Потом Вилли достал из кармана маленькую коробочку, протянул ее Норин и сказал:
— Поздравляю с днем рождения, моя дорогая Норин.
Она осторожно нажала на замочек, крышка открылась, и Норин увидела брошь в форме полумесяца, в углублении которого находилась звездочка. Полумесяц и звездочка были усеяны мелкими бриллиантами, а в центре звезды сиял крупный рубин.
— Ой! Вилли! Я никогда ничего подобного не видела. Спасибо. Спасибо. — Она обвила его шею руками.
Их губы снова встретились. И тут он спросил дрожащим от волнения голосом:
— Ты выйдешь за меня замуж, Норин?
— Да, Вилли, да.
— Когда?
Она задумчиво отстранилась, хотя и продолжала держать его за руку, взглянула на воду и прошептала:
— Отец…
Из-за кустов, около которых они сидели, лениво выползла одинокая фигура: парочка на берегу, конечно, слышала шорох, но не обратила на него внимания, решив, что это кролик. Собака, однако, была на стороже и рванулась на звук, но Вилли скомандовал ей оставаться на месте.
