Бек почувствовал, как за его спиной толпа заволновалась. Перед видом оружия тела инстинктивно сжимались.
Он закрыл глаза и представил себе, как армия обрушивается на народ.
Бек вновь с ужасом подумал: «Никакими идеалами нельзя оправдать смерть невинного ребенка».
Он еще крепче обнял за плечи стоявшего рядом мальчика.
Незадолго до появления этого людского потока в окне одного из больших частных домов, выходящих фасадом на Ронд-Пуа-дю-Шанзе-Лизе, можно было видеть человека. Мужчина смотрел на пустую площадь, черное небо и мокрую от дождя мостовую. Справа на площади стояли ряды конных солдат. Их шлемы тускло поблескивали в надвигающейся темноте. Несколько пеших человек прогуливались взад-вперед перед войсками. Вдали возвышались высокие тонкие деревья, силуэты которых были хорошо видны на фоне неба.
Этот высокий и крепкий человек был одет в ливрею слуги, его приятное лицо украшали бакенбарды. Светло-серые глаза неотрывно смотрели на площадь, придавая лицу выражение глубокой сосредоточенности. Дождь усилился. После неудачной попытки протереть стекла изнутри мужчина наконец оторвался от своих мыслей и пошел зажигать лампы. Немного покоптив, огонь разгорелся и стал отбрасывать танцующие отблески на полированную поверхность мебели.
Справа находилась дверь, ведущая в другую комнату, меньшую по размерам и более интимную: оттуда доносились тихие звуки вальса Шопена. Слуга открыл дверь, и перед его взором предстали сумрачные фигуры людей, сидящих в низких креслах. Он молча прошелся по комнате, зажигая лампы под розовыми абажурами, и в их неясном свете лица сидевших как бы ожили. Облокотившись на изогнутую ручку дивана, сидела молодая женщина. На другом конце дивана лицом к ней расположился мужчина с густой седой шевелюрой и такими же бакенбардами. Еще несколько мужчин покоились в креслах, а хозяйка дома, симпатичная стройная женщина в голубом платье, сидела за роялем.
— О, Виктор, еще рано зажигать лампы, — вежливо заметила молодая женщина, — я ненавижу свет ламп пока не стемнеет. Меня это раздражает.
— Прикажете погасить, мадам?
— Да, те, в дальнем углу. Оставь одну на рояле.
Комната снова погрузилась в приятный полумрак, нарушаемый только светом одной лампы на рояле. Молодая женщина поднялась со своего места и скромным, но в то же время кокетливым жестом поправила платье.
— Как, вы больше не будете играть, дорогая? — послышался резкий звучный голос с сильным русским акцентом. Он принадлежал человеку в бакенбардах, который таким образом попытался выразить свой учтивый протест против того, что музыка прекратилась.
— Уже поздно, — сказала молодая женщина, — и я не смею вас больше задерживать. Небо совсем затянуло, и я боюсь, начнется ливень.
В задумчивости она подошла к окну и поглядела на площадь. Когда она вновь заговорила, ее лицо выглядело озабоченным, голос звучал неуверенно.
— Шарлотта, — сказала она, обращаясь к женщине, сидящей на софе, — тебе надо идти. К сожалению, моя карета сейчас в ремонте, и я не могу отправить тебя домой. В такой поздний час тебе следует взять кабриолет, — она вновь посмотрела на площадь. — По-моему, бесполезно ждать, когда эти солдаты уйдут, они уже несколько часов стоят здесь, и наиболее разумным для нас будет сейчас разойтись.
Она повернулась к молодому человеку, который пытался размять свои длинные ноги, затекшие от длительного сидения на низком стуле.
— Месье Морель, мне хотелось бы, чтобы вы задержались, но, к сожалению, это невозможно. Я была очень рада, наконец познакомиться с вами. Если бы наш дорогой друг Бодар не опоздал, мы могли бы более приятно провести этот день…
— Я очень сожалею, дорогая, но поверь мне, меня могли задержать только самые неотложные дела, — послышался приятный грудной голос. Его обладатель с нежеланием оторвался от шахмат, которыми он был весьма увлечен.
— Интересно, что бы мужчины придумали в свое оправдание, если бы у них не было работы, — с укором произнесла Аврора. — Дорогой Бодар, вы же знаете, как я восхищаюсь вашим служебным рвением.
Проходя за спинами играющих в шахматы, она на секунду подняла свою руку и мимолетным ласкающим движением дотронулась до шеи Бодара. Это был тот непроизвольный жест, одновременно интимный и безразличный, который лучше всяких слов говорил о царящей в небольшой компании атмосфере раскованности.
Габен Морель нехотя поднялся с мягкой кушетки. Он чувствовал себя не в своей тарелке в этом напыщенном обществе, был неловок и даже стеснялся своего большого роста. Он вынужден был провести много часов в ненавистном салоне и нещадно ругал себя за то, что согласился сопровождать туда свою сестру Шарлотту.
Он снова посмотрел на Аврору Дюмулен и снова спросил себя: и что в ней так привлекает Шарлотту? Габен знал, что его сестра познакомилась с ней через Дельбреза, который также был другом Авроры. Шарлотта настояла на том, чтобы Габен сопровождал ее на этот ужин. Долгое время она с энтузиазмом убеждала его в том, что Аврора восхитительная женщина, что она вхожа в высшие аристократические круги и может помочь Габену найти покупателей на его картины. Инстинктивно Габен не доверял богатым патронам, чей интерес к искусству зачастую был не чем иным, как позерством, имевшим целью поднять свой престиж в обществе. Однако это был один из тяжелых периодов его жизни, у него не было денег, и к тому же Илла ожидала ребенка. Если ему не удастся продать несколько картин, то может наступить день, когда ему придется забросить искусство и найти какую-нибудь обычную работу, чтобы создать для Иллы нормальную жизнь.
Габен не мог избавиться от чувства раздражения, которое вызывала в нем Аврора Дюмулен, вероятно еще и потому, что он был предубежден против нее. Во-первых, его шокировал ее облик. По рассказам Шарлотты, у него сложился образ эксцентричной, высокой, вызывающе красивой современной женщины. Аврора же оказалась совсем другой. Это была маленькая хрупкая женщина, которой на первый взгляд можно было дать не больше двадцати двух лет. Когда он вгляделся в нее, она показалась ему гораздо старше. Мелкие черты лица создавали впечатление молодости и непорочности. Ее густые каштановые волосы были стянуты на затылке в пучок, от которого на шею спускались мелкие локоны.
Габен считал, что наиболее отталкивающими у нее являются глаза. Водянисто-голубого цвета, они казались глазами наивного ребенка и придавали Авроре особенно хрупкий и беззащитный вид.
Габен терялся под ее взглядами, которыми Аврора, возможно слишком часто, одаривала его. Бледные и прозрачные, как опал, ее глаза как бы не имели живого яркого зрачка и казались незрячими.
