– Нет, – протестующе застонала женщина. – Ты не можешь так поступить, ведь это же наш ребенок…
– В общем-то я уже настроился на то, чтобы именно так и поступить, но, думаю, мы сможем обсудить этот вопрос за чаем, – сказал Чартерис, многозначительно глядя на меня. – Может быть, тебе и удастся убедить меня в том, что ты сможешь экономить на чем-то еще.
Женщина со стоном упала на стул и закрыла лицо руками. Я повернулась к Чартерису, не в силах сдерживать переполнявшую меня ненависть.
– Вам лучше убрать свои пальцы с моей руки. Синяки, которые на ней останутся, могут дорого вам обойтись.
Он с неохотой отпустил меня, и я села.
За этим последовало, наверное, самое неприятное и неловкое чаепитие в истории человечества. Супруга Чартериса сидела, опустив глаза и съежившись. Несколько раз он грубо требовал, чтобы она говорила со мной, и тогда несчастная женщина слабым, дрожащим голосом лепетала какие-то общие и ничего не значащие фразы. Я вежливо отвечала, не выказывая никаких чувств, но сердце мое сжималось от ненависти к нему и от жалости к ней.
Как часто я мечтала о том чувстве уверенности, которое дарит брак, но теперь, глядя на измученное тело и сломленный дух этой женщины, я поняла, каким обманом может обернуться эта «уверенность». Я, пусть уставшая, пусть изменившаяся, все же чувствовала себя под надежной защитой друзей. И я могла в любой момент избавиться от этого монстра. А вот то несчастное создание, что сидело напротив меня, только смерть могла избавить от бесконечных унижений и издевательств. Мне было мучительно даже думать об этом.
Впоследствии я попыталась разузнать о ней побольше, недоумевая, что за приступ безумия толкнул ее на этот брак. Мне удалось выяснить, что она была дочерью священника – из хорошей, но не очень состоятельной семьи. Чартерис же был очень богат. Он владел собственным состоянием и унаследовал деньги своей первой жены, которая была старше его и которую он, судя по всему, успешно загнал в могилу. Так что, несмотря на репутацию мерзавца, которую он уже снискал к тому времени, родители невесты дали благословение на брак. Видимо, не только честные бедняки были готовы продавать своих дочерей в рабство.
Наконец Джону наскучила игра в «кошки-мышки», и он грубо сказал:
– Я прикажу, чтобы подали карету. Тебе пора возвращаться. У нас с Элизабет еще есть кое-какие дела.
И, к моему ужасу, он засунул руку мне за корсаж и прямо на глазах у жены стал мять и трясти мои груди. Я отшвырнула его руку, но, к моей радости, женщина, похоже, даже не видела того, что творилось прямо перед ее глазами.
Однако когда она встала и проходила мимо, то впервые посмотрела прямо на меня и вдруг отпрянула назад с жалобным криком, как если бы я ударила ее. И тут я увидела, что она смотрит даже не на меня, а на драгоценности, которые были на мне.
– Они – ваши? Это он заставил меня надеть их, – торопливо сказала я, мечтая запихнуть все эти украшения ему в глотку, чтобы он подавился.
– Нет, – слабо ответила несчастная женщина, и мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок, – они не мои. Они принадлежали моей матери.
И неверной походкой она вышла из гостиной. Думаю, в тот день Чартерис добился своего – он окончательно убил ее бедную душу.
Остаток дня Джон пребывал в лучезарном настроении. А как же! Ему удалось причинить максимум страданий тем, кто был в его власти. Теперь я понимала, что испытывала мать Люсинды, и, если бы у меня под рукой был крысиный яд, я бы, наверное, лично подсыпала его Джону Чартерису.
Шел последний месяц действия нашего соглашения, и чем ближе подходил конечный срок, тем больше поднималось мое настроение. Тем не менее я не расслаблялась и была готова к новым пакостям, поскольку знала: Джон не успокоится до тех пор, пока не убедится, что я сломлена. В его присутствии я старалась казаться покорной, но он, при всем уродстве своей души, был далеко не дурак и чувствовал, что на самом деле я отнюдь не так безвольна, как ему бы того хотелось.
Как-то вечером он ушел из дома один, с чем я себя и поздравила. Однако выяснилось, что радовалась я преждевременно, поскольку поздно вечером вошел лакей и доложил, что хозяин желает видеть меня в своем кабинете. Войдя в кабинет, я увидела, что Чартерис там не один, с ним был еще какой-то офицер – немец или голландец, я не смогла определить это по его мундиру. Кроме того, я знала, что ни один британский офицер не переступит даже порога этого дома. Незнакомец был большим мясистым человеком с квадратной тевтонской головой, маленькими поросячьими глазками, мокрым губастым ртом и красной физиономией. Оба приятеля были пьяны, и для пущей безопасности я встала так, чтобы нас разделял стол.
Джон оглядел меня глазами, похожими на бусинки.
– Раздевайся, мы хотим поразвлечься.
Немец таращился на меня, переминаясь с ноги на ногу, как кобыла в стойле, и облизывал свои жирные губы.
Я даже не пошевелилась.
– Позволь мне напомнить тебе о пункте соглашения, в котором говорится о menage-a-trois, Джон. Я не собираюсь делать то, что ты велишь.
Взгляд Чартериса стал злобным.
– К черту это идиотское соглашение! Снимай одежду или мы сорвем ее с тебя!
Затем, повернувшись к немцу, он прорычал:
– Видал, как мне повезло? Нарвался на гордую шлюху!
Немец не отрывал от меня глаз.
– Если она не хочет, – сказал он резким отрывистым голосом, – мы разденем ее сами. Я подержу ее, пока ты будешь резвиться, а потом ты подержишь ее для меня. А потом, когда она успокоится, мы займемся ею одновременно. Может, так будет даже лучше – хороший спорт, ja? – и он сделал движение в мою сторону.
Я схватила итальянский стилет, который Чартерис держал на столе для того, чтобы вскрывать письма и, осмелюсь сказать, для некоторых других целей.
– Если кто-то из вас посмеет хотя бы прикоснуться ко мне, я пушу в ход вот это, – произнесла я с тихим бешенством. – И если ты, Чартерис, немедленно не прекратишь эту глупую выходку, я обещаю, что тебя вышвырнут из полка и ты станешь посмешищем всего Лондона. Мне будет что порассказать о тебе, – злорадно усмехнулась я.
Джон был вне себя от ярости, но угроза, как всегда, возымела на него отрезвляющее действие. Не обращая внимания на немца, я сосредоточила всю свою волю на Чартерисе.
– Более того, некоторые мои друзья умоляли меня, чтобы я разрешила им перерезать тебе глотку. Если сегодня ночью со мной что-нибудь случится, тебе крышка, ты не доживешь и до конца недели. И причиной тому станет не дуэль, от которой ты, конечно, трусливо откажешься. Ты должен понимать, что не все мои друзья являются джентльменами.
Я вложила в свой голос всю накопившуюся во мне ненависть, и он капитулировал.
