Я вложила в свой голос всю накопившуюся во мне ненависть, и он капитулировал.
– Нет, пока она в таком настроении, с ней никакого веселья не получится, – пробурчал он немцу. – Лучше развлечемся где-нибудь еще. Пошла юн с моих глаз, ты… – И он обрушил на меня целый водопад площадной брани.
Идя к выходу, я не спускала с них глаз, поскольку немец все еще выглядел разгоряченным и свирепым. Выйдя из кабинета, я кинулась бегом в свою комнату и, заперев дверь, достала маленький двуствольный пистолетик, которым снабдил меня Джереми, предусмотрительно объяснив, как им пользоваться. Так я и сидела – в темноте, зажав пистолет в ладони и решив, что, если они станут ломиться в дверь, я пристрелю обоих. В глубине души мне даже хотелось этого.
Через некоторое время я действительно услышала, как они топают по лестнице. Однако, не остановившись около моей двери, они прошли на чердак, где обычно спали слуги. Вскоре после этого я услышала их шаги в обратном направлении, и на сей раз до моего слуха донеслось еще испуганное женское всхлипывание. Они спустились по лестнице, и через некоторое время из кабинета раздались душераздирающие крики. Кажется, так продолжалось полночи. Я сидела, стиснув уши ладонями, чтобы только не слышать этих ужасных звуков, и мне на память пришли слова Белль об участи господских служанок: «Джентльмены вытворяли бы с тобой все, что им угодно и когда угодно». Джентльмены… Боже милосердный! При том, насколько незавидным было мое теперешнее положение, я почувствовала, что мне все же приходится лучше, чем многим другим.
На следующее утро я со всех ног бросилась к Джереми и рассказала ему о том, что произошло. Прихватив с собой Карлуччи, он поехал вместе со мной к Чартерису. Я не присутствовала при их объяснении, но, без сомнения, оно было бурным, поскольку после него капитан вышел бледный как мел и с трясущимися губами. Теперь я была уверена, что больше мне уже не придется проходить через это испытание, но с ужасом и отвращением я заметила, что ковер в кабинете перепачкан кровью. У перепуганной челяди я постаралась выяснить, кто же стал жертвой той оргии; я думала, что хоть что-нибудь смогу сделать для бедной жертвы. Выяснилось, что ею стала шестнадцатилетняя девочка, служившая при кухне, но я опоздала со своим желанием помочь – немец забрал ее с собой.
В последнюю неделю, движимый какими-то своими мрачными соображениями, Чартерис решил устроить вылазку за пределы Лондона. Он предложил посетить Тан бридж-Уэллс – некогда популярный водный курорт, который теперь пришел в упадок. Хоть я и испытывала некоторые опасения, все же решила, что перемена обстановки заставит время бежать быстрее, и потому дала свое согласие.
Услышав об этом, Джереми был очень недоволен.
– Ты же знаешь, Элизабет, что срок соглашения заканчивается в субботу, – сказал он, – и сама же говоришь, что Чартерис собирается вернуться домой не раньше понедельника. Это означает, что в течение целого дня ты будешь находиться рядом с ним, лишенная какой-либо юридической защиты. Поэтому будь осторожна. Будь очень осторожна!
Я дала ему такое обещание, но сказала, что капитан мало что может сделать в таких условиях и всего за один день. Однако это не успокоило Джереми. Вскоре после нашего отъезда я получила от него записку. Дело в том, что недавно он купил для меня карету и теперь писал, что посылает ее вслед за мной в Танбридж-Уэллс. Карета должна будет находиться в конюшнях в Маунт-Зайоне, так что я смогу уехать оттуда в любой момент. Прочитав записку, я не смогла удержаться от улыбки. Какой генерал получился бы из Джереми! Он предусматривал все детали, даже возможность стратегического отступления.
В Уэллсе с Чартерисом произошла удивительная метаморфоза. На людях он был обаятелен, наедине со мной – почти дружелюбен. Однако глаза его не покидал странный блеск, казалось, он втайне чему-то радуется. Нередко я замечала, что Чартерис исподтишка рассматривает меня, и мне это очень не нравилось.
Как-то раз, когда он отсутствовал, я решила порыться в его вещах, так как по циничному обыкновению Чартериса мы занимали одну комнату в жилом доме на Маунт-Эджкомб. Первое, что я обнаружила там, был хлыст, но что я могла с ним поделать? Разве что спрятать его… И вот тут-то я наткнулась на небольшую черную бутылочку. Понюхав ее содержимое, я смогла только понять, что это какая-то кислота. Тогда я вылила немного жидкости на свой носовой платок. Ткань буквально на моих глазах задымилась и стала съеживаться, а я почувствовала, что сейчас упаду в обморок. В бутылке было купоросное масло! Когда ко мне вернулось самообладание, я села и стала размышлять над тем, что же мне делать дальше. Я уже не сомневалась в безумии Джона, а то, что ему не удалось сломить меня обычным способом, видимо, заставило его перейти грань, которую из-за своей трусости он обычно не переступал.
Теперь я ясно понимала, что перед отъездом из Танбридж-Уэллса он собирался искалечить и ослепить меня, хотя непонятно было, каким образом он надеялся избежать наказания. Впрочем, вполне возможно, что его больной рассудок даже не задумывался над этим.
Первой моей мыслью было собраться и немедленно бежать, но до конца контракта оставалось еще несколько дней, и я знала, что, поступи я так, Чартерис устроит мне целый ворох неприятностей. Для того ли я страдала все эти шесть месяцев, чтобы под конец все потерять! Затем меня осенила прекрасная мысль. Если его поймают при попытке причинить мне вред или тем более изуродовать меня, его, несомненно, засунут в сумасшедший дом. Может случиться и по-другому: даже если его план, направленный против меня, просто сорвется, это может стать толчком, который окончательно сбросит его рассудок в бездну полного безумия. Игра в «кошки-мышки», которая длилась между нами в течение полугода, не прошла даром и для меня, и мысли о различных способах мести согревали мое сердце. Я решила, что он не станет ничего предпринимать до самого последнего дня, а я в это время буду выжидать.
Вылив из бутылки купорос, я тщательно промыла ее, наполнила чистой водой и добавила туда чуть-чуть эфирного масла, которое осталось наверху, придав содержимому видимость вязкости и легкий запах. Затем я положила бутылку туда, откуда взяла. Каждый день я проверяла, не обнаружил ли Джон сделанную мной подмену, и с облегчением убеждалась, что все в порядке. Он продолжал играть взятую на себя роль милого и обаятельного человека, так что все пожилые леди, составлявшие основное население Уэллса, были просто очарованы им и шептались о нем с неослабевающим воодушевлением. Разумеется, они считали меня его женой и чуть ли не поздравляли с тем, что у меня такой приятный и умный муж. Я же цинично думала, как бы они повели себя, узнав, что мой «муж» собирается зверски разделаться со мной еще до конца недели.
