А вот когда на нее холодно, недобро взглянули эти дерзкие глаза… «Здравствуй, — чуть не сказала она. — Вот мы и встретились, возлюбленный мой, счастье всей жизни моей!» Ей захотелось поцеловать его, и от невозможности осуществить это желание у нее сохли губы, неровно билось сердце и невероятно трудно было сдерживать дрожь голоса, пробираться сквозь туман в голове, отыскивая нужные слова. «Не узнал! Не узнал!» — билась кровь в висках. Неужели колдовское сновидение '-посетило лишь ее, лишь для нее имело значение?
Она вдруг вспомнила одну историю, которую рассказывала ей еще в России одна подружка. Будто бы какая-то девушка пошла в ночь перед Рождеством гадать перед зеркалом. Это очень страшное гадание! Но, верно, та девушка весьма хотела выведать будущего жениха, вот и решилась вступить в сговор с нечистой силой. Итак, она поставила свечу, столовый прибор и, дождавшись полуночи, сказала, пристально глядя в зеркало: «Суженый-ряженый, иди со мной вечерять!» И при этих словах внезапно высветился в зеркале сверкающий коридор, а по нему, увидела девица, по нему пошел к ней прекрасный собою юноша, и очутился рядом с нею, и сел за стол. Разумеется, то был сам враг рода человеческого, завладевший обликом какого-то без вины виноватого красавца, однако ошалевшей девице все было нипочем.
По-хорошему, ей следовало бы нагнуться под стол и посмотреть: не вьется ли по полу хвост? Не копытами ли у жениха ноги? Однако даже если бы на лбу у гостя стояло огненное диаволово клеймо, девица не отвратилась бы от него, потому что влюбилась с первого взгляда. Не иначе, проклятущий сатана и нашептал ей искусительную мысль взять да и выкрасть у жениха какую-нибудь вещицу — как бы в залог будущей встречи. Что девица и сделала, когда призрак на прощание обнял ее.
Ну что ж, гаданье не замедлило сбыться: минуло времени всего ничего, и уже на масленичном гуляний девица увидала того самого прекрасного юношу, который владел ее сердцем. Он сразу начал поглядывать на нее весьма нежно и совсем скоро заслал к ней сватов. Все свершилось с головокружительной быстротой, и вот назначен день свадьбы, и девица наша почитала себя совершенно счастливою. Как вдруг нечистый, который непрестанно глумится над заблудшими душами, счел, что пора стребовать плату с этой доверчивой дурочки, и подзудил ее показать жениху тот самый расшитый платочек. При виде его тот побелел весь, сказал, что платок — подарок покойной матушки, который он хранил как зеницу ока, да вот беда — однажды потерял и с тех пор был неутешен.
Девице бы солгать: мол, нашла платочек на дороге — ложь во спасение свята! — однако нечистый так и тянул ее за язык и в конце концов вынудил-таки проговориться, откуда у нее этот платок. Все, все как есть разболтала невеста своему жениху — и смогла увидеть, как помертвело его лицо, а глаза, прежде излучавшие любовь, оледенели ненавистью. И он поведал ей свой сон о том, как поймали его черти и потащили на шабашка Лысую гору, где одна из ведьм, самая старая, бесстыжая и безобразная, отняла у него драгоценный платочек и принялась утирать им свое жуткое волосатое чело, приговаривая: «Теперь ты на мне женишься, никуда не денешься! Захочешь вернуть платочек — поведешь меня под венец, голубочек!» Так, значит, его обожаемая невеста вступила в сговор с дьявольской силою, чтобы завладеть им? Нет, он возвращает ей слово! Не бывать их свадьбе!
С этими словами он отворотился от невесты, ушел — и больше его никто никогда не видывал…
«Вот так же и мой ненаглядный отворотился от меня», — подумала Варенька. Вряд ли на лице того благочестивого жениха при виде заветного платочка изобразился меньший ужас, чем на лице Василия, когда он открыл глаза там, в саду, около бассейна, — и обнаружил, кого целовал с такой страстью! Несомненно, он думал, что перед ним одна из служанок магараджи, готовая на все для услаждения гостя.
А почему, собственно, он должен был думать иначе?
Ведь она тоже готова была на все ради его услаждения…
О господи! Варя схватилась за щеки, и ладони показались ей ледяными, так полыхало от стыда лицо. Тот пагубный сон, может быть, и был вещим, но он отравил ее, как отравляет слабую душу гашиш, он сделал ее бесстыдной и жадной до любви. Тот сон не только пробудил ее сердце, но и пробудил плоть. Варенька тогда все на свете позабыла, а девичий стыд и вовсе растаял, словно легкий предрассветный туман. Она думала только об одном… нет, она вообще ни о чем не думала! Желание владело ее мыслями и сердцем, и что проку в том, что желание сие было порождено истинной любовью?
Он-то, избранник ее, не любил ее. Он был бы счастлив, окажись на ее месте любая другая, какая угодно женщина! Не могла же она сказать ему: ты предназначен мне, как я — тебе, мы с тобою обречены страсти, нас соединили великие древние боги! Небось он тут же начал бы истово креститься и бежал бы от нее, как тот жених — от своей дурочки-невесты. И тоже уверился бы, что она продала душу дьяволу, и более смотреть бы на нее не захотел! Впрочем, он все равно отринул ее там, в саду, и еще наговорил кучу каких-то оскорблений. Неизвестно, понял он, что она ни в чем не повинна? Пожалуй, ему это совершенно безразлично…
Ну что же, значит, не будет горевать, когда Варенька умрет, ибо невозможно потерять то, чего не имеешь.
Звезды мириадами горели на темной синеве неба. И, словно бледное отражение далеких светил, такими же мириадами огоньков сверкали джунгли. Это светляки и огненные мушки зажгли свои светильники, мигая со всех сторон, видимые в необычайно чистом, прозрачном горном воздухе даже с такой огромной высоты.
«Боже мой, — с внезапным приливом восторга подумала Варенька. — Сколько бытия, сколько жизни! Сколько жизни даже рядом со смертью!..»
Вот удивительно — страх опять оставил ее. А ведь стоит только вообразить себя ночью на кладбище, между могилами, среди теней, отбрасываемых крестами… С ума сойти! И хоть Варенька и здесь как бы на кладбище, почему-то нет ощущения близости смерти, не чувствуется ее дыхания, хотя это ее излюбленное обиталище. Тут не слышно запаха тления, нет даже намека на разложение. Через несколько мгновений после того, как носильщики трупов оставляют мертвое тело в Башне Молчания и запирают за собою железную дверь, огромная стая коршунов опускается на труп — и вновь взлетает с кусками окровавленного человеческого мяса в клювах.
Эти птицы, которые сотнями свили себе гнезда на деревьях, окружающих дакхму, были нарочно привезены огнепоклонниками из Персии, потому что индийские. коршуны оказались недостаточно хищными и слишком слабыми, чтобы расклевывать трупы так скоро, как требуют узаконения Заратуштры. Через несколько минут на вершине Башни остается голый скелет, и нассесалары, придя с новым трупом, сбрасывают кости, уже иссушенные безумным тропическим солнцем, в глубокий колодец. Армати, земля, Корова Кормилица, получает от парсов чистейший прах. Во время дождей, когда муссоны па четыре месяца нагоняют на Индостан ливни, безудержные потоки воды смывают в колодец все нечистоты, оставленные коршунами возле скелетов, и очищенная Башня Молчания терпеливо и радушно ждет своих новых обитателей.
