Незачем?! Зачем «колючее яблоко», зачем длиннейший путь, зачем обряд собачьего взгляда, зачем эта ложь, сопряженная с такими хлопотами? Право, можно подумать, будто некая гадалка предсказала Вареньке непременно быть погребенной на Башне Молчания, а верные почитатели сей гадалки решили расшибиться в лепешку, но исполнить пророчество!
Много шуму из ничего… или все-таки, значит, есть из чего? Ну, этого Вареньке уже никогда не узнать. Одно ей доподлинно известно: она не доставит удовольствия той женщине своими криками и мольбами. До коварной погубительницы не дойдут слухи о том, что ее жертва на коленях вымаливала себе жизнь. Если Смерть заступила дорогу Варе, у той достанет сил с презрительной улыбкой взглянуть в пустые, мертвые глазницы!
Конечно, ей хотелось умереть иначе: «защищаясь, как львица, нападая, как тигрица», подобно какой-то индийской красавице героине. О господи, она не может вспомнить даже ее имени, словно разум уже гаснет… Да разве это важно? Жить она тоже хотела иначе, не так бестолково и суетно, как жила. Как из вороха цветов можно сплести множество венков, так и смертный из сумятицы поступков может совершить множество добрых дел.
Но теперь уж не сплести, не совершить. Лишь только настанет утро…
Лишь только настанет утро, лишь только Аруна — божество рассвета, колесничий солнца — явится на небесах, она шагнет в каменный колодец. Высоко… Она разобьется насмерть, не испытав мучений. Свет ей нужен для того, чтобы точно рассчитать прыжок, не рухнуть на какой-нибудь выступ стены колодца, а долететь прямо до земли — не то будешь валяться там с переломанными руками или ногами, тщетно моля Смерть о милосердии: ведь она, не пропускающая ни одного случая прервать нить человеческого существования в самую неподходящую минуту, никогда не отзывается на исступленный зов страждущего!
Варя закрыла глаза, прижала руки к лицу. О нет, ей было страшно! Ей было так страшно, что замирало сердце, перехватывало дыхание от горя: ну почему, почему это должно приключиться именно с ней? Ах, как прав был отец, ворчавший, что русскому человеку надо держаться подальше от этих загадочных людей с их таинственными верованиями, которые похожи на волшебные перья Жар-птицы: найдешь одно — и ты пропал, не в силах успокоиться, пока не добудешь всю птицу, но лишь только тебе показалось, что ты держишь ее в руках, как видишь, что поймал свою смерть… или смерть поймала тебя!
Да, надо было слушаться отца и тетушку. Но сколько Варенька помнила, после смерти матери она не слушала никого, кроме своих причуд. Сказки, больше всего на свете она любила сказки… вот они и завлекли ее своею многоцветной игрой, вот и погубили. Но все же она успела узнать, что сны иногда сбываются.
И вдруг Вареньке почудилось, что весь этот ужас, сошедшийся вокруг нее, клубящийся в вышине, на земле, под землей для того, чтобы погубить ее, — всего лишь сон. И, словно испуганное дитя, она зашептала, пытаясь развеять сонные чары:
Вином и мраком порожден
Божественный посланец — сон.
Ты не цветущий, не увялый,
Не мертвый ты и не живой,
Ниспосланный всесильным Ямой,
Варупы насланный женой.
Ты предвещаешь смертный час,
Последний луч земных мгновений…
О небеса, избавьте нас
От злых и мрачных сновидений![22]
Но кошмар не исчез, и Варенька упала на колени, заломила руки и долго лежала, как срезанный тростник.
Не странно ли, что с нею приключилось именно то, чего она с самого детства отчаянно боялась? Уснуть, быть принятой за мертвую, похороненной заживо… Несмотря на то что случаи обмиранья, или летаргии, были очень редки, о них чрезвычайно много говорили — и в помещичьих домах, и в городе. Ну а чем бредило дворянство, повторяло и купечество, так что чуть ли не все подружки Вареньки и их болтливые матушки видели и уж наверняка слышали «из самых достоверных источников» о подобных случаях и пересказывали друг другу целые трагедии по этому поводу. В этих историях обыкновенно Аигурировал молодой красавец, впавший влетаргию: его приняли за умершего и похоронили. Но кладбищенский сторож, услышав стоны, исходившие из могилы, откопал погребенного, и тот внезапно возвратился в свой дом. Между тем его ближайшие родственники уже производили дележ наследства и страшно ссорились между собой!
Еще чаще эту болезнь приписывали красавицам-невестам. Случайно освобожденная из могилы, она тихонько пробирается к окну своего милого в то время, когда он падает, сраженный пулею, которую пустил в свое сердце, не в силах перенести горечь утраты…
Большинство же рассказов кончалось тем, что кто-нибудь, заслышав стоны погребенного и набравшись храбрости, раскапывал могилу, но было уже поздно: крышка гроба оказывалась сдвинутой с места, а мнимоумерший окончательно умер в страшных мучениях… Разорванное платье, искусанные и исцарапанные руки и лицо — все доказывало адские мучения в тот момент, когда несчастный проснулся от летаргии и не мог высвободиться из могилы.
Несмотря на массу явных несообразностей и нелепиц, эти истории производили очень сильное впечатление. Вареньку до истерических рыданий, помнится, доводило повествование о несчастном женихе, который ходил-ходил на могилку к возлюбленной, слушал-слушал стоны, доносившиеся из-под земли, уверенный, что это душа невесты рвется к нему, а потом, когда умный человек надоумил раскопать могилу, увидел в гробу еще не остывшее мертвое тело: невеста, оказывается, не один день взывала о помощи, а он-то, дурак!.. Натурально, жених стрелялся, и обоих схоронили в одной могиле.
Она погибла! Ничто не спасет ее! Не придет на помощь светлый Аруса ее сновидений, не сбудется мечта о долгой счастливой жизни, о любви. И даже в одной могиле их не похоронят, молись не молись. Русский бог далеко, глядит на северные леса, которые сейчас заметены снегами. Метели поют колыбельные песни лешим, которые крепко спят под выворотнями, русалкам, задремавшим в ледяных оковах промерзших рек, домовушкам, сладко похрапывающим на соломе, в стойле у любимой соловой лошадушки… Спят — и забыли они Варю-Вареньку, которая сама про них забыла, заигралась в чужеземные самосветные игрушки!
— Господи, о господи, — бормотала Варя, задыхаясь от слез. — Спаси меня, и я вернусь, вернусь. Я хочу домой!
Разум ее молил о спасении всевышние силы, а сердце, переполненное любовью и страхом сердце, взывало к тому единственному, о котором она тайно грезила — и который так и останется для нее несбывшейся мечтой.
— Если ты есть… если ты помнишь меня, если ты жив — приди ко мне, спаси меня! Если ты умер — улыбнись мне со дна колодца, который должен стать мне могилой, — и я с радостью брошусь в объятия смерти, потому что это будут твои объятия! — взмолилась она — и медленно выпрямилась, вдруг заметив, что звезды неудержимо меркнут.
