Эти птицы, которые сотнями свили себе гнезда на деревьях, окружающих дакхму, были нарочно привезены огнепоклонниками из Персии, потому что индийские. коршуны оказались недостаточно хищными и слишком слабыми, чтобы расклевывать трупы так скоро, как требуют узаконения Заратуштры. Через несколько минут на вершине Башни остается голый скелет, и нассесалары, придя с новым трупом, сбрасывают кости, уже иссушенные безумным тропическим солнцем, в глубокий колодец. Армати, земля, Корова Кормилица, получает от парсов чистейший прах. Во время дождей, когда муссоны па четыре месяца нагоняют на Индостан ливни, безудержные потоки воды смывают в колодец все нечистоты, оставленные коршунами возле скелетов, и очищенная Башня Молчания терпеливо и радушно ждет своих новых обитателей.
В небесах зажегся серп луны. Светило наливалось розовой спелостью, и несколько минут Варенька недоверчиво смотрела на него. Как же так? Когда они отправлялись в путь от магараджи, луна была ущербная, а сейчас уже несколько дней новолуния, сразу видно. Стало быть, беспамятство Вари, ее путь к Башне Молчания продолжались дольше, чем она предполагает? Или она много дней лежала без чувств на каменной вершине? Нет, солнце сожгло бы ее… Да что толку размышлять о том, чего никогда не растолкуешь!
Варенька отвернулась: лунный свет средь "то и безбрежной ночи, на страшной высоте казался слепящим.
И это острое лезвие лунного серпа было так близко: кажется, руку протяни — и возьми его, милосердное, словно жертвенный нож, проведи по горлу — и навеки избавься от страданий…
Варя, хоть и была совершенно очарована индийскими обрядами и обычаями, все же не верила в сансару — бесконечную цепь забывчивых перерождений, перед которой преклоняются индусы. Она была православной, а потому надеялась, что сможет — из райских ли светлых высей, из кипучих ли адских пучин — видеть того; кого любила на земле, терпеливо ожидая встречи с ним там, где меж душами, созданными друг для друга, нет препятствий и не нужны слова для того, чтобы открыть любимому сердце.
Варенька прикусила губу, чтобы не разрыдаться от внезапной боли, пронзившей все ее существо. Почему, о господи, почему она так уверена, что это ей придется ждать его у врат небесных? Может быть, он опередил ее на дорогах судеб… на их дорогах, которые разошлись в разные стороны? Может быть, в шатер, где были мужчины, убийцы ворвались раньше, чем к ней, и неведомый доброжелатель не успел спасти их так же, как не успел спасти ее?..
Неужели он даже не успел догадаться, кто повинен в обрушившемся на них несчастье? Варя не сомневалась, что все это — месть магараджи. Ведь она грубо оскорбила самую страшную из всех богинь Индостана, которой побаивается даже сам Шива, ее божественный супруг.
И чтобы гнев Кали не пал на его голову, магараджа решил принести черной богине в жертву чужеземцев.
Что из того, что все они были его гостями? Что из того, что его супруга магарани называла Вареньку своей подругою? Воля Баваны-Кали превыше всех человеческих привязанностей, а жертв ей нужно много — чем больше, тем лучше. Поэтому обречена была не только дерзкая оскорбительница, но и все ее спутники: ведь магараджа знал, что она любила их, а значит, смерть каждого из них, будто ворон, выклюет у нее частицу сердца.
Конечно, она любила отца, хоть и дурачила его как хотела. Но, несмотря на устрашающую внешность, он был добр с дочерью, никогда и пальцем ее не тронул, поэтому Варенька не сомневалась, что ей все сойдет с рук. Он был слаб перед своей отеческой любовью, вот Варя и пользовалась этим совершенно беззастенчиво.
Так же беззастенчиво вертела она Реджинальдом, ибо он тоже был слаб перед ней, а она, по сути своей, не могла любить слабого мужчину. Разве что как друга. Но вовсе не дружба нужна была ему, нет, не дружба! Варенька не раз замечала, какими глазами смотрит он на нее, однако не выдавал себя сэр Фрэнсис ни словом, ни полусловом. Он был убежден, что следует заручиться согласием отца, прежде чем намекнуть девушке на свои чувства.
А поцеловал бы ее первый раз после объявления помолвки, а на брачное ложе явился бы небось в роскошных одеяниях и любовь творил бы торопливо, застенчиво, опасаясь оскорбить чувства своей стыдливой супруги…
А если она не была стыдливой? Если жажда жизни, счастья переполняла ее, и чинный муж, которого с успехом может заменить каменный идол, был ей не нужен?
Ей нужен был другой, единственный, о ком она слепо, неразборчиво мечтала, кого потом увидела в опасном, горячечном сне, кому без раздумий готова была отдать всю себя…
Варенька стиснула руки у горла. Ну почему, почему, трижды почему он отпрянул тогда?! Еще мгновение — и они принадлежали бы друг другу, и она изведала бы въявь то, что испытала лишь во сне. Но это не сбылось, уже не сбудется, все мечты Вареньки последуют за нею в могилу, словно служанки, которых древние дикие народы убивали в случае смерти их госпожи, чтобы они служили ей и в загробном мире. А если у этой госпожи был возлюбленный, с которым она не хотела расставаться, его умерщвляли тоже, и тогда их тени, сплетенные в объятиях, вечно странствовали во Вселенной…
О нет. Только бы он был жив! Только бы он был жив — пусть даже Вареньке придется долго-долго ожидать встречи с ним на небесах! А быть может, им и в тех высях блаженных не суждено будет свидеться — если господь не простит то, что она намерена совершить.
Нет, Всевышний не будет так жесток, он не потребует от нее медленного умирания под пристальными взорами коршунов, которые никогда не тронут живого человека, но будут нетерпеливо кружить над Башней, выжидая, когда голод и жажда сделают свое дело.
Ну уж нет! Она не будет ждать, пока Смерть наконец опустит свою косу. И предпочтет совершить грех самоубийства, чем позовет на помощь носильщиков трупов.
Не только потому, что не вынесет омерзения, когда эти ручищи, обернутые мешками, протянутся к ней. Из головы не шла та женщина в грубом покрывале, которая прижала к ее лицу «колючее яблоко», а потом встала так, чтобы ее тень легла между собакой и Варенькой, и сказала: «Моя сестра покинула нас…»
Ничего себе, сестра! И все-таки она назвала Вареньку своей сестрой… Очевидно, эта женщина была сообщницей магараджи, принадлежала к парсам-огнепоклонникам, и ей непременно было нужно уверить остальных, что умершая и впрямь мертва.
Незачем?! Зачем «колючее яблоко», зачем длиннейший путь, зачем обряд собачьего взгляда, зачем эта ложь, сопряженная с такими хлопотами? Право, можно подумать, будто некая гадалка предсказала Вареньке непременно быть погребенной на Башне Молчания, а верные почитатели сей гадалки решили расшибиться в лепешку, но исполнить пророчество!
