– Шон, – позвала Майра дрогнувшим голосом.
– Я уже был готов повернуть назад и уйти, когда добрался до двери, – сказал он.
– Почему?
– Испугался, что она окажется запертой, а это означало бы, что вы решили раз и навсегда отвергнуть меня.
Она протянула руки навстречу ему.
– Я все решила. Это верно. Больше я не заблуждаюсь в отношении святости своего брака. Скажите мне правду, Шон, вы знали о Брэде и этой китаянке, племяннице императрицы?
Он тяжело опустился на край кровати, пытаясь избежать ее вопрошающего взгляда, отводя глаза и задумчиво потирая подбородок – губы его были сжаты.
– В чем дело? – спросила она. – Проглотили язык?
Рука его переместилась с подбородка на затылок.
– Мне трудно вам ответить, Майра. Есть кодекс офицерской чести. У нас не принято сплетничать о своем брате.
– Что за ребячество? Что за чепуха? Вы уже переспали с его женой, а теперь валяете дурака и не хотите дать ответа на простой вопрос. Послушайте, мой мальчик, вы должны быть преданны мне, а не Брэду. Кроме того, я уже знаю правду. Все, что мне требуется, – это подтверждение.
Он взглянул ей в глаза и со вздохом ответил:
– Да… это так. Я это знал с самого своего приезда, с той первой ночи. Брэд не отличается скромностью, когда выпьет. Он хотел произвести на меня впечатление, рассказав о своих влиятельных друзьях в святая святых империи. Сунь Ин – весьма красивая женщина, не говоря уже о ее титуле и положении. Да, у Брэда пламенный роман с ней. И сейчас он в ее летней резиденции, в Тяньцзине.
– Я так и думала… Но теперь это не важно. Давайте-ка перейдем к нашим делам. Сегодня я в особенно игривом настроении. Снимите одежду.
Дыхание Майры участилось, когда Шон снял китель и рубашку. Трепетное пламя свечи отбрасывало блики на его мускулистую грудь и бицепсы. Она облизнула губы, когда он сбросил на пол остальную одежду. При виде его отвердевшего направленного на нее органа, подобного обелиску, воздвигнутому в честь страсти, у нее перехватило дыхание. Она протянула к нему руки и нежно привлекла его к себе.
– Сегодня, дорогой, я очень хочу доставить вам радость. Лягте на спину и расслабьтесь.
Она встала на колени возле него, а он, будто загипнотизированный ее красотой, смотрел на нее. Ее губы раскрылись и захватили его мужское естество.
– Господи! – застонал он, охваченный восторгом, когда ее веером рассыпавшиеся по плечам волосы окутали его бедра и живот. Она была похожа на верховную жрицу, приносящую дары богу Эросу. Тело его сотрясалось от спазм такой силы, каких он не испытывал никогда в жизни, и потом он остался лежать, обессиленный и почти опустошенный, как никогда прежде.
Майра подняла голову:
– Я угодила тебе, мой дорогой?
Все еще не оправившись от пережитого почти священного восторга, он закатил глаза так, что зрачков почти не стало видно. Да, их любовь была священна. Она любила его так же, как он ее. Он в этом уже не сомневался.
– А теперь я доставлю удовольствие тебе.
Он сел на постели и обнял ее за плечи, потом заставил лечь рядом. Он осыпал поцелуями ее лицо, шею, грудь, живот, бедра. Но когда его рот отыскал сладостную сердцевину ее женственности, она его остановила:
– Нет, мой дорогой, не сейчас.
Флинн был изумлен.
– Почему? – спросил он.
Она улыбнулась и провела рукой по его щеке.
– Иногда мужчина или женщина должны свободно и без задних мыслей отдаться друг другу только для того, чтобы доставить наслаждение, ради высокой радости давать радость, не требуя ничего взамен. Это чистый, лишенный себялюбия акт. Не могу описать удовлетворение, которое испытываю оттого, что доставила тебе радость. Понимаешь?
Он снова лег и обнял ее.
– Да, моя сладкая.
Они молча ласкали друг друга. Наконец он спросил ее:
– Когда должны вернуться слуги?
– Они отпущены до утра. Они останутся ночевать у друзей, живущих недалеко от храма, чтобы можно было посетить службу еще и на рассвете.
– А как насчет детей?
– Они проводят выходные в христианской миссии.
– Майра…
Его волнение передалось ей.
– Через две недели я отправляюсь в Индию. Сегодня я получу особое задание.
Она приникла к нему со всей страстью, на какую была способна.
– О мой дорогой, жизнь здесь без тебя станет невыносимой.
– Я не смогу жить без тебя, Майра, особенно после сегодняшней ночи. Ты должна оставить Брэда и уехать со мной в Индию.
Слезы затуманили ее глаза.
– Шон, о, Шон, если бы жизнь была такой простой! Если бы мы были жаворонками, парящими свободно, поднимаемые потоками воздуха! Но мы прикованы, привязаны к земле. Мы пускаем в нее корни. Теперь я понимаю, что моя любовь к тебе глубже, чем то чувство, которое я питала к Брэду. И все же он мой муж. Он отец моих детей. Клянусь, что так же, как я люблю тебя, я люблю тех, кто произошел от моей плоти и крови, и я готова пожертвовать всем, даже тобой, ради них. Они выросли из моего тела, из моего лона. Я вскормила их грудью. Нет, Шон, наша любовь кратка. Она как падающая звезда, как метеор, ослепительной вспышкой мелькнувший на темном небе и исчезнувший так же быстро, как появился.
– Да, думаю, ты все это высказала достаточно ясно и точно.
Он вздохнул, потом приподнялся на локте и пристально посмотрел ей в глаза.
– Только одно, дорогая: у меня почему-то такое чувство, что наступит день, когда мы с тобой будем вместе и останемся вместе навсегда. Я чувствую это нутром, каким-то инстинктом. Не могу сказать, как, где или когда, но нам суждено соединиться. Это неизбежно.
Она улыбнулась и обвила руками его шею.
– А до того, как наступит этот день, сделаем все возможное, чтобы использовать наилучшим образом то короткое время, которое нам еще осталось до того, как ты отправишься в Индию. Люби меня, мой дорогой, покажи, что обожаешь каждый дюйм моего тела, покажи это, как умеешь – руками, губами, глазами и вот этим.
Она обхватила рукой его обмякший орган и ласковым поглаживанием пробудила к жизни.
До рассвета их соитие повторялось четыре раза, каждый раз сменяясь передышками, когда они погружались в блаженный сон, не размыкая объятий. После того, как это произошло в последний раз, Майра предостерегла его:
– Пожалуй, тебе лучше уйти, пока темно, любовь моя, и тебя никто не увидит.
Флинн оделся и снова обнял ее – в последний раз.
– Ты знаешь, этот греческий миф говорит правду. Расставаясь с тобой, я оставляю частицу себя.
Ее ответная улыбка была невеселой.
– Должно быть, это было придумано лучшей из двух половин.
– Ты и есть лучшая половина нашего единства.
Она покачала головой:
– Нет, не согласна. Для меня лучшая половина ты… и я все еще не могу поверить в случившееся. Всего за несколько недель моя неприязнь к тебе претерпела немыслимую метаморфозу. Теперь я люблю тебя всем сердцем… Доброй ночи, мой возлюбленный.
