Натянув свой блузон, Дэниел печально наблюдал, как она скользнула в нижние юбки, затем в тускло-коричневую юбку из тяжелой полушерстяной ткани.
– Ты дала мне пищу для размышлений, – отозвался он очень серьезно, не отрывая взгляда от рук, зашнуровывающих корсаж. – Рад был познакомиться с тобой, Мэри, но сейчас мне нужно возвращаться к фургонам.
– Я тоже рада, Дэнни. Послушай, – она наклонилась к нему, пока он спускал лестницу. – Слышала, будто вы собираетесь задержаться здесь еще на день. Если да, почему бы нам не встретиться здесь завтра в это же время?
Дэниел колебался, и она решила, что знает причину.
– Тебе это ничего не будет стоить. Честно, милый. – Ямочки на ее щеках задрожали. – Хочется еще твоей первой любви.
Мужчины ждали его у костра. Увидев его, идущего развязно-небрежной походкой, с руками в карманах, весело насвистывающего, в сдвинутой на затылок милицейской шапочке, все разразились знающим грубым хохотом.
– Как понравился барашек, Дэниел?
– Дочь фермера показала тебе, что надо делать, Дэнни?
– Разобрался, что к чему, мальчик?
– Тебе понравился на вкус барашек, сынок?
Довольные своим остроумием, они шлепали ладонями по земле и по спинам друг друга и в течение некоторого времени смеялись так сильно, что не слышали ничего, что говорил Дэниел.
К тому времени, как они пришли в себя, Дэниел, закутанный в свое одеяло, уже крепко спал у костра.
В следующий вечер он потихоньку ускользнул от всех на встречу с Мэри. Несколько часов спустя, прощаясь с ней, он вложил одну из накопленных им золотых монет ей в ладонь и зажал ее.
– Хочу, чтобы ты взяла это.
Мэри, увидев монету, открыла рот от изумления.
– Золотой соверен![24] – Затем бросила его в сено. – Говорила же тебе, что не за деньги, – сердито заявила она. – Иногда беру деньги, но я не настоящая проститутка.
– Это не плата, это подарок одного друга другому, чтобы помочь тебе исполнить твое сокровенное желание, – продолжил он ласково. – Я тоже знаю, что такое хотеть открыть другой мир, попробовать на вкус другую жизнь.
Пошарив в сене, нашел соверен и снова силой вложил его ей в руку.
– Мы друзья, – повторил он. – Прими подарок.
Мэри взяла золотую монету и опустила в корсаж, затем, стремительно обняв его за шею, страстно поцеловала.
– Никогда не встречала такого, как ты, человека, Дэнни, и никогда, до конца своей жизни, не забуду тебя.
– И я тоже буду помнить тебя, Мэри, – пообещал Дэнни, стоя у амбарной двери.
Желая ему счастливого пути, Мэри сверкнула улыбкой, которая была одновременно и нежной, и соблазнительной.
– Уверена, что будешь, – согласилась она. – Если у такого мужчины, как ты, просыпается аппетит, он будет иметь многих, но никогда не забудет первую. Рада, что первой была я.
К удивлению солдат, предсказания Мэри сбылись полностью. Где бы они ни разбивали лагерь, где бы ни останавливались, переполненные желанием броситься на любую женщину, оказывающуюся на их пути, Дэнни был тем мужчиной, для которого все заканчивалось в его пользу.
Будь то стакан холодной воды или горячий яблочный пирог, легкий, ни к чему не обязывающий пятиминутный флирт или длительное уединение в сене, – все, чем богаты женщины, предлагалось в первую очередь Дэниелу.
– Не могу понять, Дэниел, наш мальчик, – растягивая слова, однажды обратился к нему солдат из Пенсильвании гнусавым голосом, – чем ты так сильно привлекаешь к себе как леди, так и женщин легкого поведения? Ты не так высок, как Джек, и далеко не так красив, как Боб. Могу спорить, у тебя манеры хуже, чем у меня, а Генри более разговорчив. Так что же они находят в тебе? Расскажи, может, мы тоже сможем научиться.
Дэниел застенчиво улыбнулся, пытаясь сменить тему разговора, но когда его окружили четверо солдат и стали настаивать на ответе, он попытался дать его.
– Не знаю. – Сдвинув на затылок шапочку, почесал за ухом. – Разговариваю с ними, как с друзьями, им нравится отвечать мне и говорить о том, что они думают. У женщин громадное количество мыслей, которые обычно копятся у них.
– Эта часть относится к приятным разговорам, а как насчет постели?
Дэниел сильно покраснел.
– Стараюсь доставить им удовольствие любым способом, как бы ни захотели.
– Ты?! Им?! Доставить удовольствие?
– Каким образом?
– Почему?
– Как тебе удается?
Дэниел склонил голову, и они все наклонились к нему, чтобы разобрать слова.
– Спрашиваю, как им нравится, они отвечают, я и делаю так.
Они все посмотрели на Дэниела, как на сумасшедшего, затем Генри высказал то, что думали остальные.
– А какое удовлетворение получаешь от этого ты?
Дэниел в первый раз за время разговора посмотрел им прямо в глаза, показывая, что именно они и были сумасшедшими.
– Если выслушать, что думает женщина, и доставить ей удовольствие своим телом, тогда она тоже захочет знать, что думаешь ты, и доставит удовольствие тебе.
Все так просто, что он не мог понять, почему это требует объяснений или отчего они смотрят на него с таким искренним удивлением.
С того времени, как он познал Мэри, Дэниел обнаружил, что имеет дело с новым источником для удивления. Женщины. Те, которые остались дома, и те, с кем он встречается за его пределами.
Скрывали ли девушки-меннониты, с которыми он вместе вырос, под своими скромными одеждами и шляпками такую же острую тоску и возмущение, как и Мэри? Все ли они хотели чего-то большего, чем просто быть второй половиной мужчины? Радовались ли каждому очередному ребенку? Может ли быть так, что многие из них чувствуют себя несчастными, позволяя мужчинам управлять собой и обеспечивать себя?
Может быть, ему потребуется много времени, чтобы найти ответы на эти вопросы, но одно он знал твердо: пока не узнает достаточно хорошо мужчин и женщин и громадный мир, который они населяют, не может вернуться в Строберри Шрэнк.
7 декабря 1775 года, из Массачусетса.
Уважаемая мама, уважаемый папа!
Исаак отдаст вам в руки это письмо и вернет наших лошадей и фургон – я заплатил ему и его брату за услуги из своих собственных денег, поэтому вы ничего, кроме благодарности, им не должны. Деньги заработал на перевозках здесь, в Кембридже, где собралась американская армия, окружив британские войска в Бостоне, в то время как британцы, в свою очередь, окружили бостонскую гавань. Мне многое непонятно в этой дурацкой войне, кроме одного: что большая часть людей, с которыми встречался, убеждены в своей правоте. Пишу вам потому, что не собираюсь возвращаться домой. Во всяком случае, до тех пор, пока не разберусь в своих сомнениях и не смогу полностью посвятить себя вере. Присоединился к армии, но вам не придется горевать или стыдиться меня, так как я не принимал воинской присяги и не собираюсь стрелять в людей – работаю здесь в госпитале, открытом для больных или раненных в состоявшихся сражениях. Здесь не хватает врачей, поэтому помогаю всем, чем могу, тем немногим, что есть, а также священнику, которого здесь называют армейским дьяконом. Мы стараемся по возможности оказать людям посильную помощь и принести им облегчение.
