– В Нормандии неспокойно, миледи, и дороги для честного купца все еще остаются небезопасными. В Иемуа, например, я потерял двух вьючных лошадей, а одного из моих бездельников убили разбойники. Но герцог непременно наведет порядок. – Он, вытащив из мешка очередной ковер, разложил его перед женщиной. – Миледи, это я приберег лично для вас. У меня было всего два таких, когда я выехал из Ренна, но один приобрел его светлость герцог. Думаю, он купил бы и второй, однако я придержал его. – Купец принялся расхваливать Матильде достоинства ковра, но она прервала его вопросом:
– Неужели герцог Вильгельм ценит подобные вещи?
– Да-да, – сказал торговец, – ведь он – благородный принц и правитель; он всегда требует только самого лучшего, за что и платит, не торгуясь, в отличие от некоторых других, кого мы не будем называть по имени, как то подразумевают правила приличия. Вот, к примеру, граф Булонь! – Торговец недоговорил, выразительно пожав плечами и скорчив многозначительную гримасу. – А вот герцог Вильгельм совсем не таков. Да, угодить ему намного труднее, зато он не трясется над каждой монеткой. Но в этом году мне не повезло, потому что герцог был занят делами. Великими делами, поверьте, миледи.
И вот тогда она узнала о мятеже Бузака. Матильда впитывала рассказ, открыв рот от изумления и восторга; грудь ее бурно вздымалась в такт биению сердца.
– Он победил? – наконец слабым голосом поинтересовалась она.
– Можете быть уверены, миледи. Он слишком быстр, и его враги попросту не поспевают за ним. Великий человек, мудрый и ужасный правитель. Миледи, прошу вас не обойти вниманием вот эти украшения из бирюзы; прекрасные камни, достойные самой королевы.
Матильда купила у торговца кое-что и отпустила его, а сама, присев у окна, глубоко задумалась. Судя по всему, герцог Вильгельм напрочь выбросил ее из головы и сердца, занимаясь государственными делами. Женщина с легкостью представила себе, как из него фонтаном бьет энергия и он принимается за самые неотложные проблемы, намеренно отодвигая все остальное на второй план. Матильда подперла подбородок ладонями. Вспомнит ли он о ней, покончив с насущными вопросами? Ее охватили сомнения; она не могла найти ответ на этот вопрос и с беспокойством заерзала на сиденье. Он должен вспомнить, должен, пусть даже больше никогда не увидит ее лица.
Шли месяцы. Из унылой Нортумбрии прилетело письмецо от Юдифи, а вот из Нормандии не было никаких вестей. Под фасадом невозмутимого спокойствия в душе Матильды кипели нешуточные страсти. Она сгорала от нетерпения. В своих рассуждениях леди исходила из предположения, что Вильгельм непременно предпримет новую атаку на ее оборонительные редуты, и уже из этих соображений планировала свою тактику, которая должна была сделать герцога ее покорным рабом. Но он не давал о себе знать; почему он так вел себя – чтобы помучить ее неизвестностью и разжечь желание или же потому, что больше не хотел видеть Матильду?
Бродячий торговец появился вновь; она набросилась на него с расспросами, но привезенные им новости оказались неутешительными. Герцог пребывал в прекрасном расположении духа, когда купец видел его в последний раз; его светлость купил женские украшения. Коробейник понимающе подмигнул: наверняка намечалась свадьба. Однако подробные расспросы ни к чему не привели. В Нормандии поговаривали, будто герцог намерен сочетаться браком; кое-кто даже называл потенциальных невест, но разве можно сказать заранее, кому из красавиц повезет стать его женой?
Матильда побледнела еще сильнее и осунулась. Фрейлины заметили, как она не мигая смотрит куда-то вдаль расширенными глазами, ничего не замечая вокруг себя; им стало по-настоящему страшно, потому что именно в такие минуты от нее можно было ожидать чего угодно. Но она не обращала на них никакого внимания, и вскоре к ней вернулось прежнее спокойствие вкупе с самообладанием. Они и не подозревали о том, какой ураган бушует в душе леди. Лишь в горячечных мечтах о том, что герцог Нормандии по-прежнему желает ее, Матильда могла обрести успокоение; разговоры о его женитьбе только разжигали ее собственнические инстинкты. Она скрючила пальцы, отчего они стали похожими на когти: ах, если бы он вдруг оказался здесь и сейчас! Если бы она могла вцепиться ими в лицо этой неведомой красавицы! Матильда была уверена, что ненавидит их обоих, и жадно ловила любые новости, доходившие до нее из Нормандии.
Минул год. Если герцог хранил молчание, дабы наказать ее, он добился своего. Неуверенность в собственных силах не давала ей спать по ночам; Матильда срывалась на своих фрейлин и была непозволительно груба с теми придворными льстецами, что пели ей дифирамбы. Среди них оказался и благородный фламандец, положивший свое сердце к ее ногам; она милостиво улыбнулась ему, и он пал на колени, дабы поцеловать подол платья Матильды, величая ее Снежной Принцессой. Возвышенной, Величественной и Неприступной! Она смотрела на него и видела ястребиные глаза Вильгельма, а вскоре и вообще перестала замечать беднягу. Да, это был никуда не годный способ завоевать любовь женщины, пресмыкаясь у ее ног и захлебываясь слезами любовного экстаза! Мужчина должен драться за обладание тем, чего желает его сердце; он должен брать силой, а не выпрашивать; и крепко держать завоеванное, не выпуская из рук, а не застывать в немом обожании. Неудачливый воздыхатель получил отставку; как только он исчез с ее глаз, Матильда едва ли хотя бы вспомнила о нем.
Очередные новости, дошедшие к ним из Нормандии, не имели никакого отношения к женитьбе, зато вплотную касались военных действий и завоеваний. Граф Болдуин, прослышав о событиях в Арке, конфузе французского короля и бегстве графа Ги Жоффрея из-под Мулена еще до того, как туда пожаловал герцог, дабы вернуть свою собственность, долго гладил бороду, после чего задумчиво изрек:
– Это единственный человек, которого я знаю, способный управлять своей судьбой. Дочь моя, ты поступила крайне неразумно, с презрением отвергнув Вильгельма Нормандского.
Матильда ничего не ответила, зато со всем вниманием прислушивалась к разговорам о победах и достижениях герцога, кои вели придворные отца. Те, кто хоть немного разбирался в хитросплетениях нормандской политики, со знанием дела утверждали, что граф д’Арк на протяжении долгих лет оставался злейшим врагом Вильгельма. Мужчины упражнялись в остроумии, живописуя друг другу, что произошло бы, если б герцог нагрянул в Арк уже после появления там короля Генриха или если бы ему не удалось обратить отряд графа в бегство, вследствие чего тот кинулся искать спасения за стенами замка. Болдуин, выслушав все эти мудрствования, сухо заметил:
