– Мессиры, во всем христианском мире есть два человека, которые в своих поступках не полагаются на столь заманчивое слово «если». Один из них – герцог Вильгельм, второй – я.
Получив такую отповедь, его придворные смолкли. Граф Болдуин, стоя у окна, меланхолично взирал на расстилавшиеся внизу мирные поля.
– Мы еще услышим о Нормандце, – предрек он. Оторвав взгляд от пейзажа за окном, милостиво взглянул на придворных. – Да, услышим и много интересного, – сказал он. – Валь-э-Дюн, Мелан, Алансон, Домфрон и Арк: боюсь, он преисполнится самомнения. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – пока что он не потерпел ни одного поражения, ни единого. – Граф уныло покачал головой.
Его сын, Роберт Фризский, с многозначительной улыбкой заметил:
– Вы полагаете, король Генрих смирится с поражением, милорд?
– Сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь, – вздохнул граф Болдуин.
– Я буду удивлен, если в самом ближайшем будущем Франция не вторгнется в Нормандию, чтобы отомстить и отомстить страшно.
– Вы – дальновидный человек, сын мой, – смиренно отозвался старый граф.
Судя по известиям, доходившим до них во Фландрии, удар, отре́завший Гийома д’Арка от его союзников, практически положил конец беспорядкам в Нормандии. Отрывочные сведения о политических мерах – жестком установлении Мира Божьего[34], изгнании из страны недовольных, возвышении проверенных сподвижников – приходили в Брюссель по различным каналам, наглядно демонстрируя одной встревоженной леди, насколько отдалился от нее герцог Вильгельм. Она видела, что впереди его ждут великие дела и он уже вершит их, увлекаемый приливом собственной неуемной энергии. Матильда потянулась к нему, чтобы он остановился, подхватил ее на руки и унес с собой в это грозное и великолепное будущее. Она дрожала всем телом от этого всепоглощающего порыва окликнуть его и призвать к себе; Холодное Сердце трепетало, чувствуя себя совершенно беззащитным, потому что герцог Вильгельм наконец-то заставил ее бояться; так людей страшит неизвестность.
А события тем временем шли своим чередом. Матильда напрягала слух, чтобы уловить последние сплетни о его женитьбе. Молчание Вильгельма покорило ее; она почти лишилась надежды. Готовясь к тому, чтобы с полным самообладанием встретить известия о его неминуемой женитьбе, женщина вдруг задрожала как осиновый лист, узнав о прибытии в Брюссель послов из Нормандии.
Отец позвал за дочерью, и она твердым шагом направилась к нему, скрывая за безмятежностью бурю, что разразилась в ее душе.
Граф Болдуин без обиняков заявил:
– Дочь моя, к нам вновь прибыл мессир Рауль де Харкорт в сопровождении многочисленных высоких сеньоров, чтобы сделать мне одно предложение. Мне донесли, будто он готов вернуться к делу двухлетней давности, что поистине повергает меня в изумление, клянусь всеми святыми! – Граф умолк и окинул свою дочь непривычно строгим взглядом, в котором, однако, сквозило беспокойство. – Я держу слово, Мальд[35], – сказал он. – Не стану силой навязывать тебе второй брак, но, если ты дорожишь собственной шкурой и моей честью, то да не сорвутся вновь с твоих губ неуважительные слова!
– Что я должна буду ответить? – слабым голосом поинтересовалась Матильда.
– То, чего хочет твое собственное сердце, – подчеркнул граф.
– Клянусь Богом, я сама этого не знаю, – ответила она.
Несколько мгновений граф Болдуин в молчании вглядывался в дочь.
– У тебя было целых два года, чтобы понять это, девочка моя, – сухо заметил он.
Матильда смятенно теребила пальцами толстую косу.
– Дайте мне еще час, милорд, – попросила она.
– Дитя мое, – откровенно заявил граф, – у тебя есть время до того, как посланники не предстанут передо мной, и вот тогда ты должна будешь дать им и мне свой ответ, потому что, Богом клянусь, я не намерен говорить от твоего имени во второй раз!
Матильда удалилась, но ей не пришлось ждать долго, прежде чем граф вновь призвал ее в залу для аудиенций.
С колотящимся сердцем, но размеренным шагом, леди двинулась по зале, отметив, что к ней обращены незнакомые лица, пристально ее разглядывающие. Пальцы женщины судорожно сжались в складках атласной bliaut[36]; украдкой метнув из-под полуопущенных ресниц взгляд, она увидела, что на нее с тревогой смотрит Рауль де Харкорт. Ее вдруг охватило ощущение собственного всесилия; губы Матильды дрогнули и сложились в улыбку. Именно этого женщина и добивалась. Поднявшись по ступенькам трона, она опустилась на свое место рядом с отцом.
Граф Болдуин без предисловий обратился к ней. Словно и не было до сих пор никакого предложения, грубо отвергнутого ею, он сообщил ей, что герцог Вильгельм просит ее руки. Она едва слышала его; все ее мысли были заняты одной-единственной проблемой, настоятельно требующей решения. Она краем уха улавливала лишь обрывки того, о чем говорил граф. А тот сообщил ей о полученном от Папы разрешении на брак: Матильда мельком увидела пергаментные свитки; упомянул он и наложенную епитимью: в случае согласия на брак с герцогом Вильгельмом ей придется выстроить храм; однако она смотрела на него невидящим взором, и граф спросил себя, о чем она думает.
Но вот голос его смолк. Матильда продолжала сидеть, выпрямившись на своем табурете, сложив сплетенные пальцы на коленях. Воцарилась тишина столь зловещая, что ей показалась, будто она карающим мечом нависла над ней. Леди Матильда знала: все они ждут от нее ответа, все эти люди, а она не могла придумать, что сказать им.
Она провела кончиком языка по пересохшим губам. Опустив взгляд на свои руки, сложенные на коленях, словно зачарованная, залюбовалась голубоватыми прожилками вен под прозрачной белой кожей. Сын бюргера, отродье дубильщика! Матильда заметила, что атлас ее платья измялся в том месте, где она тискала его пальцами, и принялась машинально разглаживать складки. Да, но если она и во второй раз ответит отказом, то увидит ли его когда-нибудь снова? Впрочем, женщина не была уверена, что действительно хочет увидеть его; стоило ей зажмуриться, как перед ее внутренним взором вставало смуглое лицо герцога с нахмуренными бровями – таким он запомнился ей с их последней встречи, сопровождавшейся яростной перепалкой. Пылкий любовник и грозный супруг! На одном из своих гладких ногтей она вдруг заметила белое пятнышко и принялась внимательно разглядывать его. Холодное Сердце! Неприступная Цитадель! По жилам ее прокатилась волна жара; ей вдруг показалось, что двухлетней давности синяк вновь проступил у нее на коже и налился болью. Отпустить Вильгельма? Она боялась его и ненавидела; он ее не получит.
