Это напоминало мне один из моих снов, через минуту меня ждало пробуждение. В зале вдруг стало невыносимо жарко, но дрожь не проходила. Я почувствовала, как Фриц сжимает мою руку, и ответила на его пожатие. Спокойствие вернулось ко мне, это был не сон.
Я взглянула на мальчиков, они не сводили глаз от: человека, принятого мною за Максимилиана, и я поняла, что это был племянник герцога и их отец.
Мне показалось, что я просто воображаю. Между ними небольшое сходство, а так как больше всего я хочу снова увидеть Максимилиана, я увидела его в этом человеке такого же телосложения, такого же роста, с таким же надменным видом.
Герцог и его свита заняли места на помосте. Я продолжала глядеть на герцога. Теперь я уже видела различие: граф был слегка тяжелее Максимилиана, с румяным цветом лица; в его лице проскальзывала жестокость, которую я никогда в Максимилиане не замечала. А, может быть, я ошибалась или отказывалась видеть? У графа был нос подлинней и более тонкие губы. Тем не менее они были очень похожи, но это сходство становилось меньше, чем больше я наблюдала за графом.
Дагоберт бросил на меня быстрый взгляд. Я догадалась, что он ждет от меня слов восхищения его отцом. Я шепнула:
– Кто эта женщина, рядом с герцогом?
– Супруга принца, принцесса Вильгелъмина.
– Где же принц?
– Его здесь нет. Мой отец – его кузен и занимает его место во время его отсутствия.
Я кивнула.
Церемония началась, ее целью было определить лучшего стрелка года.
Король стрелков ввел претендентов и представил их герцогу. Они начали стрелять по деревянной птице, стремясь сбросить ее с шеста.
Только двоим стрелкам удалось сбить птицу, и их наградили громкими аплодисментами. Им предстояло продолжить состязание по новой мишени. Вскоре один из них оказался победителем и был провозглашен королем стрелков на следующий год. На этом состязание стрелков закончилось, победитель получил поздравления герцогской семьи, но праздник только начинался. По словам Дагоберта, главное было впереди. Герцог с окружением покинул зал. Проходя мимо нас, граф взглянул на мальчиков, и его бесцеремонный взгляд скользнул по мне, вызвав у меня беспокойство и возмущение. Мной владело странное настроение. На мгновение мне показалось, что я нашла объект моих долгих поисков, Но испытала горькое разочарование. Может быть, поэтому я почувствовала негодование, оскорбившись, как граф взглянул на меня.
– Теперь мы отправляемся в лес на настоящую охоту, – объявил Дагоберт.
– Мне нездоровится, – пожаловался Фриц. Я взглянула на него с тревогой.
– Может быть, нам всем лучше ехать домой?
– Нет, – закричал Дагоберт. – Папа рассердится. Ты не посмеешь, Фриц, ты знаешь!
– Да, – согласился Фриц. – Я поеду.
– Если тебе нездоровится, вернемся в Клоксбург я поеду с вами и возьму на себя всю ответственность.
– Я не вернусь, – сказал Дагоберт.
– Я тоже не поеду, – присоединился Фриц. Но я видела, что он хотел вернуться.
Мы отправились на постоялый двор, где напоили наших лошадей, и выехали из города. Множество людей направлялось в лес. Примерно через полмили мы подъехали к месту, где собиралась толпа. Один из лесников взял наших лошадей. Видно было, что мальчиков хорошо знали, и люди расступались, давая нам пройти. Затем я увидела нечто похожее на большую палатку без верха. Четыре полосы брезента замыкали пространство, открытое сверху, и когда мы приблизились, кто-то, очевидно, охранник, поднял лоскут брезента и впустил нас вовнутрь. В центре палатки было воздвигнуто подобие павильона, роскошно украшенного цветами и листьями, цветочными гирляндами и венках. В павильоне были расставлены стулья, и нам предложили три сиденья.
– Что здесь будет? – шепнула я. Дагоберт прижал пальцы к губам, а Фриц побледнел, и, казалось, предстоящее действо ему не по нутру.
Раздался снова звук фанфар, и в палатку стали входить другие участники торжества. На этот раз герцога не было, и возглавляли участников граф, отец мальчиков и две дамы, одна из них напомнившая мне Ильзу. Опять оценивающий взгляд скользнул по мне, и тут я инстинктивно поняла, что так он смотрит на любую женщину. Я подумала о матерях мальчиков и Лизель, удостоившихся в свое время такой же оценки, и почувствовала в душе неприязнь к этому человеку, дерзнувшему возродить мои надежды, наполнить меня радостью, но оказавшемуся совсем не тем, кого я искала.
Фриц придвинулся ко мне поближе. Я взяла его за руку, прижала к себе. Сияющие глаза Дагоберта следили за отцом. Теперь все места в павильоне оказались занятыми, и граф стукнул в ладоши. Все встали, и я увидела ружья в руках мужчин. Раздались крики. Брезент поднялся, и десятки оленей бросились в загон. Раздались выстрелы, и множество прекрасных животных упало на траву. Я не отвела глаз и взглянула на Фрица. Он сидел, прикрыв глаза, и слегка покачивался.
Я как бы со стороны услышала свой голос.
– Это ужасно! Мясники!
Схватив Фрица за руку и отбросив брезент, я потащила его прочь от места бойни.
О Дагоберте я забыла. Моей единственной мыслью было состояние Фрица, настроение которого так совпадало с моим. Убийство загнанных под пули прекрасных, ни в чем не повинных существ потрясло меня, как никогда.
Я нашла лошадей, человек, их охранявший, с удивлением глядел на нас.
– Мы возвращаемся в Клоксбург, – сказала я ему. – Сходите и попросите молодого господина Дагоберта немедленно прийти сюда.
Фрица трясло, когда он садился на пони. Я надеялась, что мне удалось скрыть свое волнение. Вскоре вернулся с Дагобертом один из лесников, тот выглядел ошеломленным.
– Папа очень рассердился, – сказал он, когда мы отъехали.
Я надеюсь, что не показала им своего смятения. Я чувствовала, что они оба внимательно смотрят на меня: Фриц – как на спасительницу, в возможности которой он сомневался; Дагоберт – как на отчаянную незнакомку, поведение которой скорее объяснялось невежеством, а не мужеством.
Обратный путь в Клоксбург прошел в полном молчании. После прибытия я отправилась в свою комнату, и сразу в дверь постучалась фрау Грабен.
– Вы покинули павильон! Никому не позволено выйти из павильона до того, как его покинут члены семьи герцога.
– Мы ушли!
Несмотря на то, что она считала, что я совершила совершенно непростительный проступок, она не смогла скрыть своего удовольствия. На ее лице было то же выражение, что и в тот вечер, когда, придя к ней в гости; я удивилась, увидев пауков в тазике.
– Счастье, что там не было герцога.
– Я, должно быть, совершила государственное преступление.
– Очень серьезный проступок.
– И что же теперь сделают со мной? Расстреляют?
