— Все уходит. Ничего не остается.
Выло решено, что Эмили не будет жить с нами. Мысль об этом беспокоила и мучила меня. Нэд, вначале сам предложивший ей это и демонстративно включавший ее во все наши планы, вдруг изменил свое решение и без обиняков сказал ей, что молодым супругам лучше жить отдельно. Он подыскал ей однокомнатную квартирку с кухней и ванной в этом же доме.
— Вы сможете видеться с Кристиной каждый день, тетя Эмили. И у вас не будет оснований для глупых разговоров об одиночестве.
Нэд часто бывал довольно резок, но это объяснялось не столько черствостью сердца, сколько неумением деликатно выражать свои мысли. Какими бы ни были его недостатки, его нельзя было назвать лицемером.
Он объявил ей о своем решении как-то за ужином, когда в гостях у нас были миссис Скелтон и Нелли Ормерод. Застигнутая врасплох, Эмили густо покраснела и так сильно дернула свою цепочку из металлических брелоков и бирюзы, что она врезалась ей в шею и оставила красный след. Она ничего не сказала.
Миссис Скелтон подлила лимонного сока в свой стакан с несколькими каплями джина. Когда в гостях у нас бывали родные Нэда, Эмили с непонятным упорством ставила на стол не более четверти бутылки джина. В перерывах между едой миссис Скелтон курила, предусмотрительно пододвинув к себе вместо пепельницы пустую спичечную коробку.
— Пусть поживут одни, миссис Джексон. Сами поссорятся, сами и помирятся. Ничего тут не поделаешь.
— Кристина еще так молода, — пробормотала Эмили. Ее глаза наполнились слезами, и на кончиках ресниц задрожали слезинки. Я умирала от жалости к ней.
— Все равно вам когда-нибудь пришлось бы с нею расстаться. — Миссис Скелтон посмотрела на Эмили загадочным, полунасмешливым, полусочувственным взглядом. — Всем нам приходится, рано или поздно. Годы идут, а мы моложе не становимся.
— Только безумец согласился бы жить с Нэдом под одной крышей, — добродушно пролаяла Нелли Ормерод. — Мы все рады, что скоро избавимся от него.
— Неправда, ты же любишь меня, Нелл, — сказал Нэд, и они обменялись неожиданно дружеским, почти нежным взглядом.
Эмили поднялась и, пробормотав какое-то извинение, вышла из комнаты.
— Ей очень тяжело, — сказала я. — Ведь у нее ничего не осталось.
— У всех у нас ничего не осталось, — ответила миссис Скелтон. — Во всяком случае, теперь. Но когда-то было. И у нее тоже была своя молодость. Пусть теперь даст пожить другим.
Я не была уверена, что мне самой этого хочется. Я сделала бы все, чтобы чем-нибудь помочь Эмили. В этот момент я чувствовала неприязнь к Нэду и его родным.
— Послушайте, Крис, — благоразумно заметила Нелли. — Я понимаю, что мы вам кажемся бессердечными. Но посмотрите на все с другой стороны. Между вами и Нэдом разница в возрасте. Вам придется привыкать друг к другу, а первый год всегда нелегкий. Мы с Эдгаром первый год жили ужасно плохо, но притерпелись друг к другу и в конце концов были счастливы.
Ее глаза за толстыми стеклами очков потеплели от воспоминаний. Я подумала, что она, должно быть, была не так уж некрасива, когда был жив ее муж, и подурнела лишь тогда, когда не стало человека, которому ей хотелось бы нравиться.
— Вы прекрасно знаете, что бедняжка Эмили, хотя мы все любим ее, слишком склонна к меланхолии, а это в трудные минуты будет только усугублять все. Она потребует внимания, которое по праву должно принадлежать Нэду. Если ей покажется, что вы недостаточно внимательны к ней, она надуется, как мышь на крупу. — Юмор Нелли был таким же грубоватым, как юмор ее брата. — Уступите Эмили, обидится Нэд.
Она вдруг встала, обошла вокруг стола и обняла меня.
— Вы знаете, что я люблю вас, Крис, и желаю вам только добра?
— Что добро для одних, то зло для других, — сказала я и с удивлением заметила, что изъясняюсь афоризмами.
— Ты вполне можешь писать пьесы в духе Лонсдейла, — сказал Нэд.
Вернулась Эмили. Она поставила перед миссис Скелтон эмалевую пепельницу, которую нашла в гостиной и до блеска начистила. Она, должно быть, так усердно терла ее, что даже исчезло коричневое пятнышко на ободке, которое, насколько я помню, всегда там было. Я представила, как в кухне Эмили с ожесточением чистит пепельницу, пытаясь хотя бы этим заглушить боль обиженного сердца.
— Благодарю вас, Эмили, — вежливо и несколько удивленно сказала миссис Скелтон. — Очень мило с вашей стороны. Но, право, не стоило беспокоиться.
Эмили снова заняла свое место во главе стола. Она вытянула на скатерти руки, посмотрела на них, крепко сжала и вдруг стала похожа на председателя собрания, от которого все ждут последнего решающего слова.
— Думаю, что вы все правы, — сказала она. — Мне будет приятно иметь свою собственную квартирку.
— Вот это молодец! — воскликнул Нэд с нотками искреннего чувства, вызванного облегчением.
Эмили посмотрела на меня.
— А Кристина будет навещать меня.
— Каждый день, — сказала я, задыхаясь от жалости.
— Не каждый день, ибо у тебя хватит и своих дел, но довольно часто.
Итак, все уладилось. Моя жизнь была решена. Мы продали наш дом за хорошую цену. Эмили распорядилась, что из мебели возьмет она (очень немного) и что возьму я (Нэду не придется тратиться на мебель: это было весьма кстати, ибо мы снова были стеснены в деньгах); остальное мы решили сдать на хранение. Мы ничего не собирались продавать, ни единого мраморного слоненка. Все принадлежало моему отцу, каждой вещи касалась его рука.
Свадьбу назначили на последний день сентября. Шафером Нэда согласился быть его приятель, некий Гаррис, к которому я не питала особой симпатии. Кроме Эмили и Скелтонов, были приглашены только Каролина, Дики и мисс Розоман. Скрепя сердце, я согласилась с Нэдом, что глупо «швырять деньги» на устройство свадебного обеда, когда они пригодятся нам для меблировки квартиры; я понимала, что доводы его вполне разумны.
Недели за две до свадьбы я отправилась в Кенсингтон купить подвенечное платье. Я захватила с собой Каролину. Ее присутствие всегда ободряло меня. Каролина волновалась так, будто сама выходила замуж за человека, которого по-настоящему любила.
— Я ужасно суеверна, Кристи! Ты не должна венчаться в этом противном бледно-голубом. Это так пошло. Нет, ты будешь венчаться в платье зеленого цвета. Это твой цвет. — Я на минуту заколебалась при мысли о такой недозволенной роскоши, как зеленые туфли. Куда я их потом дену? — Детка, — продолжала Каролина, обдавая меня свежестью своего дыхания и знакомым ароматом «Пари суар», — ты не получишь от меня никакого дурацкого чайника. Я просто не решусь сделать тебе такой подарок. Я подарю тебе туфли. — И она торопливо добавила: — Ну, конечно, ты получишь и чайник тоже. Тебе подарит его Питер (так звали ее мужа). Хочет он того или нет.
