— Так и выдайте меня замуж! За Петра Ивановича!
— Ступай к себе! — возвысила голос Полина Платоновна. — Ишь ты, замуж… Не тебе решать!
И Лидия решительной тетушкиной рукой была заперта в своей комнате с шитьем и вышиванием, которые, надо сказать, она никогда не любила.
К вечеру происшествие середины дня сделалось менее ярким, и Черкесов почти успел его позабыть. Но когда в дверях конторы появилась Полина Платоновна, то Петр Иванович моментально вспомнил произошедшее.
— Петр Иванович, — тут же начала она, — вы, верно, догадываетесь, о чем я хочу говорить с вами?
Черкесов, встав у окна, искоса поглядывал на Полину Платоновну, усевшуюся на стул и строго мерившую его взглядом.
— Вероятно, о происшествии нынче днем в саду? — с деланным равнодушием произнес он и прибавил про себя: «Лишившим меня обеда и вашего расположения».
— Да, именно о нем. Конечно, со стороны Лидии все это — сущее ребячество. Но она вовсе не ребенок, и подобные вещи допускать не след. Она изволила признаться мне, что… — Тут Полина Платоновна в нерешительности замолчала.
— Что? — переспросил Черкесов.
— Что она в вас… влюблена… — с удивлением в голосе сказала Полина Платоновна.
Петр Иванович ничего не сказал.
— Вы молчите? Как вас понимать? Мне показалось нынче, что и вы неравнодушны к моей племяннице, — с возмущением и вызовом прибавила она.
— Что же…
Некоторое время оба молчали, потом Полина Платоновна спросила:
— И это все? Вам больше нечего сказать?
— Как будто нечего. — Черкесов внимательно посмотрел на собеседницу. — А что бы вы хотели услышать?
Помолчав, она прибавила:
— Речь идет о репутации Лидии. Вы не можете не понимать, сколь деликатен вопрос.
Ей очень трудно было говорить подобное, она пересиливала себя. Теперь надобно пожертвовать собственным спокойствием ради чести племянницы.
— Смею вас уверить, Полина Платоновна, — сказал Черкесов, — что никакого ущерба репутации Лидии Андреевны я не наносил. Но ежели у вас имеются сомнения…
Оба молча посмотрели друг на друга. Щеки Полины Платоновны порозовели, и она первой отвела глаза.
«Что за дурацкое объяснение! — подосадовал Петр Иванович про себя. — Впервые со мной такое… Лидия. При чем тут Лидия? Лучше бы этой глупенькой девочки и вовсе не было! Одна помеха от нее…»
«Что за беда мне с Лидией! И вообще… — подумала Полина Платоновна. — Какая странная история… Как это… глупо!»
— Сомнений у меня нет, — наконец ответила она. — В вашем благородстве я усомниться не могу, вы не раз мне его доказывали. Пожалуй, вперед вам надобно быть осторожнее с решительными особами! — присовокупила Полина Платоновна с некоторой усмешкой.
Черкесов отвернулся, скрывая досаду. Она повеселела, узрев его смущение, и Петр Иванович, признаться, разозлился. Самолюбие его было весьма задето тем, что в этом доме уже вторая особа намеревается вертеть им в свое удовольствие. Сначала Полина Платоновна, теперь вот ее племянница. Но только одна не желает обращать на него внимание, когда он этого так бы желал, а вторая хочет его на себе женить, хотя вовсе не нужна ему.
«Ну постойте же! Уж я вам отомщу!» — решительно подумал Черкесов, призвав на помощь всю свою смекалку.
Тут счастливая мысль пришла ему в голову, и Петр Иванович произнес:
— Да мне решительные особы вовсе не страшны. Скорее это я им должен быть страшен.
— Это отчего же? — легкомысленно и спокойно спросила Полина Платоновна.
— Да оттого, что я уже, увы, женат.
— Что?! — Вообразить себе впечатление, которое сие заявление произвело на Полину Платоновну, невозможно. Так же невозможно понять чувства, охватившие ее. О Создатель! Человек, которого она почитала совершенно своим, которым так решительно пренебрегала в собственной гордыне, женат! А следовательно, совершенно, абсолютно для нее недоступен! И ежели ранее она пренебрегала им, то теперь, выходит…
Теперь, выходит, он, ежели и не пренебрегает ею, категорически для нее недоступен! И не из-за Лидии, что являлось бы препятствием незначительным, которым можно было бы управлять по своему разумению, но из-за какой-то другой женщины, и это уже навсегда неразрешимо!
— Что? Женаты?
Заметив возмущение, смятение и растерянность Полины Платоновны, гордой своей хозяйки, Черкесов в душе немало повеселился. Но виду не подал, опасаясь своим торжеством вконец разозлить ее.
— Да, увы. — Он принял вид смиренный и печальный.
— Увы? Но отчего? И где она? То есть… я хотела сказать, что это довольно странно, — бормотала Полина Платоновна. — Ежели вы женаты, то ваша супруга… Отчего ее нет с вами?.. Но ежели вы сочтете, что я излишне любопытна, — спохватилась она тут же, — не отвечайте!
— Ну отчего же, — великодушно произнес Черкесов. — Вы имеете все права на мою откровенность. Ведь я живу в вашем доме, и вы должны требовать у меня подобного отчета.
— Нет, нет! Ваша жизнь вовсе не подотчетна моему любопытству!.. — попыталась остановить его хозяйка.
— Ну что вы, я расскажу вам свою печальную историю.
Невольно задетая глубже, чем ей бы хотелось, не в состоянии скрыть желание все знать об этом, Полина Платоновна подняла жадные глаза на Черкесова и приготовилась выслушать все от начала и до конца. Заметив это любопытство и нетерпение, он решил более ее не томить и начал свое повествование, оказавшееся, впрочем, весьма коротким:
— Да, я женат. Женился я, будучи еще совсем молодым человеком, на особе, выбранной моими родителями. Я был послушным сыном, — вздохнул Черкесов. — После двух лет совместной жизни супруга пожелала жить отдельно. Она, видите ли, полюбила другого человека. — При сих словах он посмотрел на Полину Платоновну.
Та сидела, склонив голову, потупив глаза и нервно перебирая пальцами край шали, в которую укуталась, по своему обыкновению. Он в который раз залюбовался ее изящной красотой, производившей на него с первой встречи самое сильное впечатление. Помолчав и справившись с собственными чувствами, сказав себе: «Надобно!» — Черкесов продолжил:
— Я не пожелал ей препятствовать, ведь даже детей у нас не было. Случилось это в 1805 году. Я тогда вступил в военную службу и надеялся сложить голову на поле брани, дабы дать свободу супруге и, признаться, чтобы освободить себя самого. Ведь я любил ее тогда, да, любил… — В голосе его зазвучала печаль.
Помимо воли Полина поняла, что сочувствует рассказчику. Она бы даже заплакала, если бы не была особой сильной и сдержанной. Но Черкесов, глядя на ее лицо, прекрасно понял, какие чувства ее одолевают.
