Но она гнала, гнала от себя эту мысль! Но как всякая правдивая и запретная мысль, она, как назло, возвращалась, не желая покидать удобное убежище в сердце молодой и одинокой женщины.
А что же Черкесов? Поначалу он был весьма удовлетворен сложившимися обстоятельствами. Ибо желания и терзания его милой хозяйки стали ему видны и приятны. Но после… Что же после? Этот вопрос он задавал себе каждый день с того памятного им обоим разговора. И помыслить нельзя было, чтобы эта желанная женщина теперь ответила на его чувства. Но как же о том мечталось…
Итак, господин Черкесов покинул общество, разбредшееся после обеда по саду по случаю приятной погоды. Лидия, с некоторого времени потерявшая всякий интерес к Петру Ивановичу, теперь искала, к кому бы приложить свои чувства, так и бурлившие в ней с тех пор, как ей сравнялось пятнадцать лет.
Нынче для излияния своих страстей она решила избрать Михаила Львовича Нулина как существо более рассеянное и слабое, а потому, по ее мнению, безусловно поддающееся влиянию нежных чувств. Едва только приятели набрели на беседку, в которой Полина Платоновна отдыхала с племянницей, Лидия Андреевна тут же завладела вниманием господина Нулина, еще не отошедшего от откровений приятеля, и с легкостью увлекла его по тенистой дорожке в глубину сада, оставив таким образом тетушку наедине с Александром Петровичем.
— Полина Платоновна, — начал Лугин, сев рядом с молодой женщиной. — Нынче вы сами на себя не похожи. Что с вами?
— Ничего, — невозмутимо ответила та, — я нынче такая же, как и всегда.
— Вовсе нет! — с живостью возразил Александр Петрович. — Ежели бы я не знал вашего каменного сердца так близко, — он с улыбкой склонился перед ней, — я бы предположил, что вы увлечены кем-то…
— Увлечена? Что за вздор? В каком это смысле?
— Увлечены, в смысле влюблены.
— Что? Вздор! Влюблена? Я? — Она обернулась к собеседнику и вдруг с лукавством переспросила: — Не в вас ли, сударь мой?
— Увы, нет, — покачал головой Лугин. — Я был бы счастлив, заметь хоть малейший признак сердечной склонности ко мне с вашей стороны, но, увы, это не я.
— Кто же? Ежели вы так ясно все видите, то объясните, кто же предмет моих чувств, ибо я не могу ничего придумать на сей счет, — ответила Полина Платоновна.
— Нет. Я не выскажу вам свои соображения.
— Отчего?
— Боюсь, как бы не оказались они правдой, — покачал головой Лугин.
— Вот как? — Она встала. — Так, сударь, я вас утешу. Я ни в кого не влюблена. И все, что бы вы ни сказали на сей счет, полный вздор.
— Как вам угодно, Полина Платоновна. Ежели вам угодно считать меня вздорником, то воля ваша. — Он поднялся вслед за ней.
В ответ на эти слова дама наградила кавалера холодной усмешкой и, высоко подняв голову, пошла прочь. Лугин несколько помедлил, задумчиво глядя ей вслед, но все же пошел за ней.
Через несколько минут эта пара (Лугин через некоторое время решился предложить руку Полине Платоновне, и она благосклонно ее приняла) наткнулась на хохочущую Лидию, которую Нулин раскачивал на качелях. Качели были, собственно говоря, изобретением дворового мастера для дворовых же девок. Но Лидия по невозбранной живости не могла упустить сего развлечения.
Полина Платоновна как-то высказала ей, что подобные забавы не пристали дворянке, которой надлежит быть скромной, бледной и томной, чтобы иметь успех в обществе. Но Лидия пренебрегала подобными советами. Господин Нулин, как видно, тоже ничего не имел против такого пренебрежения, тем более что изящная ножка юной девы так игриво обнажалась до самой щиколотки и чуть выше, что это давало пищу для определенных размышлений.
Честно признаться, Михаил Львович, качавший Лидию на остроумном сооружении, по зрелом рассмотрении нашел, что это происшествие представляет в некотором образе картинку Фрагонара «Качели» с той только разницей, что его дама, сидевшая на качелях, демонстрировала только ножку, да и кавалер (сиречь господин Нулин) не в пример скромнее Фрагонарова искателя пикантных забав.
Полина Платоновна, не сумевшая оценить подобных вольностей в силу своего пола и родственных чувств к племяннице, строго нахмурилась, всем своим видом давая понять, что не одобряет подобной забавы.
Лидия и кавалер тут же заметили ее неудовольствие и поспешили исправиться, погасив веселый смех и переменив положение. То есть Лидия сошла с качелей и чинно, опираясь на руку Михаила Львовича, проследовала вослед за тетушкой.
Лугин украдкой укоризненно покачал головой, адресуясь к приятелю. Тот пожал плечами и закатил глаза к небу.
«Ну что же тут поделаешь?» — говорил весь его вид.
День этот окончился, как и прочие. Гости откланялись и уехали, хозяйки же разошлись по спальням. Каждая с собственными мыслями, которые мы тут привести не беремся из-за полнейшей их сумбурности и невнятности.
Ежели сумбур в душе и сердце, откуда взяться стройности в мыслях?
Мысли Петра Черкесова также не отличались логической стройностью. Прямо скажем, они были невнятны. Ночь он провел спокойно, крепко заснув до самого утра, но вот утром… Утром его сомнения проснулись с новой силой.
Впрочем, он сам поставил себя в столь обескураживающее положение. Однако недаром Черкесов был офицером. И офицером предприимчивым, на что указывали его многочисленные награды.
Он решил нынче же выяснить, что ожидает его. Вчера Полина была так нежна с ним, так доброжелательна и так печальна. Еще до того, как он покинул общество, она несколько раз взглянула на него особенно пристально и осведомилась о его настроении с большей настойчивостью, чем обычно. А после, улучив момент, когда их никто не слышал, неожиданно завела разговор о превратностях жизни, порой лишающих людей счастья, которого эти люди вполне заслуживают благодаря лучшим свойствам своей натуры.
И вот теперь Черкесов медленно шел по саду, размышляя, с чего начать разговор. Он решил нынче же объясниться. И то сказать: сколько времени потрачено зря! Петр влюблен был в Полину Платоновну с той самой поры, когда впервые увидел ее. Прошло уж три года, а он все не решался объясниться. И не мог себе этого простить. Медлить и дальше было бы непростительной слабостью. Теперь он признается ей и в том, что солгал в прошлом разговоре, когда повествовал о своей жене, коей у него отродясь не водилось. Что же, пусть она даже прогонит его! Пусть, лишь бы избавиться от неопределенности.
Обуреваемый такими мыслями Петр Иванович буквально наткнулся на их предмет. Прелестная Полина Платоновна, особливо хорошенькая этим утром, решительным шагом направлялась в его сторону.
