И вот еще что — ты сама должна о себе позаботиться. Не могу же я тратить все свое время на то, чтобы охранять твою девственность. Тебе придется приспособиться к моему образу жизни и обществу, в котором я вращаюсь.
Твоя мама, конечно, только и мечтает, чтобы ты попала в высшее общество. Но вся беда в том, что такого общества уже давно не существует.
Осталось несколько зануд, которые до сих пор устраивают танцы для девчушек в длинных перчатках — дебютанток, хихикающих по углам и пьющих лимонад, за которыми зорко наблюдают их маменьки. Но уверяю тебя, Максина, здесь ты не встретишь достойного человека — двух-трех желторотых юнцов — возможно, но не настоящего мужчину.
И чем скорее ты научишься жить независимо, тем лучше. Ты не дитя, Максина, тебе почти девятнадцать, тебя и так, на мой взгляд, слишком долго продержали взаперти.
Ты сама можешь за себя отвечать и сама можешь добиться успеха. Скоро ты станешь богатой наследницей, но, будь ты даже богаче Креза, никто не сделает тебя счастливой, если сама не постараешься.
Современное общество состоит из забавных людей. Не имеет значения, кто они и откуда явились, просто тех, с кем приятно в компании, принимают везде… ну а зануды сидят дома.
Запомни это, Максина. Я всегда рада в любой момент дать тебе совет, и ты каждый месяц будешь получать деньги на платья. На этот счет поговори с мисс Робертс. Ну, дорогая, тебе все ясно?
— Да, тетя Дороти, и спасибо, что вы меня приняли.
— Очень хорошо, — заключила она. — А теперь беги, милочка. У меня еще столько дел!
Когда я выходила из комнаты, зазвонил телефон, и я услышала за спиной:
— Ах, это ты, дорогая…
Что за странная речь, никак не могу привыкнуть к ней!
Я тоже надеюсь, что у меня есть сексапильность. Интересно, как люди это определяют? Хорошо бы, чтобы сексапильность измерялась термометром.
Вполне очевидно, что тетушке Дороти не хочется слишком долго возиться со мной. Ах, если бы только мама была рядом… И объяснила мне множество непонятных вещей.
Почему-то, несмотря на все заверения тетушки Дороти, я, кажется, никогда не отважусь задавать ей интересующие меня вопросы.
* * *
Дядюшка Лайонел — душка. Высокий, представительный, с благородной сединой на висках и тем выражением озабоченности и тревоги на лице, которое так характерно для дипломатов и политиков.
Обычно он выглядит слегка рассеянным, словно мысли его витают где-то в облаках, но при виде меня он оживляется и очень мило шутит. Он говорит, что я очень похожа на свою мать, такая же хорошенькая. Когда-то он был в нее влюблен. Он считает, что со временем из меня получится прелестная женщина.
Однажды он спросил, что я делала все это время после приезда в Лондон, и я рассказала, что тетушка Дороти, накупив мне кучу нарядов, возила меня по ночным клубам.
Он слегка поморщился:
— Не думаю, что это самые интересные места в Лондоне, Максина! Приезжай как-нибудь в Палату, и тебе откроется другая сторона жизни Лондона, более достойная твоего внимания.
Я с радостью согласилась, и он пообещал взять меня в Палату общин на ленч в следующую среду и все мне там показать, в том числе, разумеется, и Палату лордов.
Да, дядюшка невероятно мил, правда, тетушка Дороти так не считает. Она с ним бывает чрезвычайно груба и частенько говорит:
— Стоит только Лайонелу появиться, как сразу же разрушается атмосфера любви и доверия!
Днем мы почти ничем не заняты, если не считать посещений портнихи и парикмахера. До коктейлей тетушка Дороти играет в бридж или в триктрак, ну а уж потом мы погружаемся в пучину светских развлечений до самого утра.
Я часто вижу Гарри.
Оказывается, его зовут сэр Гарольд Стэндиш, и он совсем недавно стал баронетом. Гарри баснословно богат, и в компании тетушки Дороти его называют «лакомым кусочком».
Мона, та самая дебютантка, имеющая вид искушенной дамы, которую я встретила в первый после приезда вечер, сообщила, что все девушки добиваются его расположения, но он заводит affairs[7] исключительно с замужними женщинами.
Это меня еще больше утвердило в мысли, что Гарри очень нравится тетушке Дороти. Она с ним разговаривает с игривой фамильярностью и злится, если он в ее присутствии слишком большое внимание уделяет другим дамам.
Гарри же явно не оказывает ей особых знаков внимания по сравнению со всеми прочими и в общении с ней сохраняет свою обычную надменную манеру поведения, которую я отметила еще в первый вечер.
Я «выезжаю» уже почти две недели, и тетушке Дороти, похоже, весьма наскучило повсюду таскать меня за собой.
Раза два-три она перепоручала меня совсем чужим людям, и, должна сказать, они были очень любезны, опекая меня и представляя своим друзьям. Так что в отсутствие тетушки Дороти я себя чувствую прекрасно.
Но самая невероятная вещь произошла на следующий день.
Мы с Моной в сопровождении ее матери отправились на танцы, устроенные леди Брук, и, когда вечер подходил к концу, к нам подошел весьма милый молодой человек по имени Дэвид и спросил:
— Не желаете ли вы посетить по-настоящему забавное представление?
Мы, конечно, сказали «да», и он объявил:
— Так вот, мы с Джоном отправляемся на вечеринку в Челси. Если хотите, и вас возьмем.
Ну конечно же, мы загорелись этим предложением и побежали сказать матери Моны, что уходим, а Дэвид с приятелем развезут нас по домам.
Она рассеянно кивнула, и мы отправились, чувствуя себя маленькими преступницами, твердо намерившимися осуществить задуманное.
Вечеринка проходила в просторной, великолепно оформленной студии где-то рядом с Кингс-роуд. Мы появились в самый разгар веселья: оркестр гремел, заглушая громкие оживленные разговоры присутствующих, наряженных в викторианские костюмы[8]. Кругом было множество маленьких столиков, накрытых вышитыми тамбуром салфетками и украшенных вазочками с ландышами.
Дама в ярко-розовом полосатом платье и чепце с полями бросилась к нам с приветствиями, и вообразите мое изумление, когда я увидела, что это мужчина! Платье так идеально сидело на нем, что его выдавал лишь голос.
Из самой студии то и дело долетали взрывы хохота.
В конце зала располагался огромный бар, и все пили шампанское и джин, который я приняла за простую воду.
Танцевали примерно пар двадцать, все в забавных костюмах; было что-то фантастическое в этом зрелище, пока я не сообразила, что все танцующие — переодетые в женские костюмы мужчины. Больше всего меня поразил гость в образе танцорки канкана девяностых годов прошлого века, в рыжем парике с огромным цилиндром на макушке. Коротенькое платьице с блестками очень забавно смотрелось на его атлетической фигуре с обнаженными мускулистыми руками.
