— Где ты пропал? Марций… Я замёрзла, я совсем одна… Где ты потерялся?
Ацилия только разочарованно сомкнула раскрытые губы, нет, она так и не скажет имени этого проклятого Лелия, да и хочет ли он его знать?
Развернулась и ушла к себе, по дороге занесла ковш, обернулась, их уже не было.
Долго лежала, глядя в потолок, кусала губы, слушая их. Та, другая, в объятьях его вела себя сильно шумно, конечно, она же знала, что её слушают…
Почему? Боги, почему сердце её разрывается от боли?
* * * * *
— Вчера был совет, утвердили приказы, а тебя — в разведку. — Фарсий хмыкнул, глядя ему в лицо, — Ты доволен?
Марций молчал некоторое время:
— Не знаю… Это было давно в последний раз.
— Ты же начинал с разведки, все это знают, если бы не ранение, ты до сих пор был бы там. Разве нет? — Фарсий покачал головой, всматриваясь в рассеянное лицо друга, — Вспомнишь, опыт у тебя есть… Главное, соберись. Где ты в последнее время находишься? Где твои мысли? Чем ты соображаешь? — Марций в ответ только ухмыльнулся левой половиной губ, — Баб начал прямо в палатку водить? — Марций дёрнул бровями: откуда знаешь? — Да видел я тут девчонку твою, рабыню…
— Жаловалась? — усмехнулся.
— Да нет, я сам понял… Довёл до слёз, на ночь глядя выгнал на улицу… Знаешь, местные волчицы солдатам быстро приедаются, всё время хочется чего-нибудь новенького, или тебе стало всё равно? Было бы всё равно, продал бы уже, так?
— Какое тебе дело, Гай?
Центурион усмехнулся негромко, но глаз не отвёл, заговорил доверительно:
— Не понимаю я тебя, что ты мучаешься? Я тоже думал, авантюристка, окрутила тебя чарами своими, они это умеют… А увидел… Ревёт, как девчонка-малолетка… Чего вы друг друга мучаете? И она, и ты… Влюбился, так веди себя, как человек; собрался жениться — женись!.. А то…
Марций перебил его, нетерпеливо выставив ладонь:
— Теперь послушай меня! — сделал паузу, — Не надо меня учить, слышишь! Я ничего не хочу слушать о ней, тем более, от тебя. Ты столько раз предлагал мне продать её, а теперь что? Не вмешивайся. И что за чушь о любви?
— Тогда продай её и лиши себя ещё одной головной боли! Я смотреть на тебя не могу…
— И не смотри! — перебил резко.
Центурион помолчал, глядя в глаза.
— Правда? — спросил спокойно.
— Твоё дело.
Ведь понимал, понимал, что пожалеет о сделанном, о сказанном, а остановиться уже не мог, понесло его — уйди с дороги!
— Ну как хочешь. — Фарсий дёрнул подбородком и отошёл от коновязи.
Марций не смотрел на него, глядел в землю. И здесь она… Он даже с другом поссорился из-за неё, будь она не ладна.
Проклятье!
* * * * *
Ацилия лежала проснувшись, и слушала разговор Марция с торговцем.
— Сейчас ещё я могу предложить вам неплохую сумму, пройдёт даже десять дней, и никто уже столько вам не предложит, вы же сами всё понимаете.
— Я ничего не собираюсь продавать, и никого, всё, что у меня было лишнее, я уже продал. Я уже избавился от лишнего барахла, вы опоздали.
Ацилия осторожно дышала через полураспахнутые губы, боясь перевести дыхание, боясь выдать себя невольным звуком, ведь речь в этом разговоре шла о ней, именно её хотел купить этот неведомый торговец рабами.
— Деканус, вы же знаете, что дорога до Рима долгая и трудная, месяц, а то и больше, многие не дойдут, идти через Галлию, пересекать перевал, Альпы…
Перебил тоном человека, чьё терпение уже на грани, но ещё под контролем:
— Я знаю! Год назад я сам проделал этот путь!
— Она не выдержит. Похудеет, устанет, потеряет вид, может заболеть лихорадкой, вы уже не продадите её так, как куплю у вас её я. Она останется в Испании, я найду ей место и здесь. — Ацилия при этих словах вздрогнула, с шорохом прикрывая глаза, ресницы скрипнули по одеялу, прижатому к щеке, — Зачем вам обязательно тащить её в Рим? Там рабов — море, они дешевле, вы найдёте там себе любую наложницу, и получше…
— Вот и найдите себе! Дешевле! Лучше! Какую хотите! Оставьте меня в покое! Я и понятия не имею, что за доброхот отправил вас ко мне! Я никого не собираюсь продавать.
— Говорят, она играет на флейте, я накину вам лишнюю сотню сестерциев…
— Уходите! — перебил резко. Молчание.
— Ну как хотите, потом вы вспомните мои слова, да будет поздно. На подобный товар у меня нюх, я умею продавать женщин, я умею показать их достоинства и прикрыть недостатки, вы этого не можете. Вы только потеряете в цене… Особенно в Риме…
— Убирайтесь!
Ацилия как увидела вытянутого в напряжённую струну Марция, он бывал таким, когда злился, когда выходил из себя.
— Как пожелаете…
Ацилия сомкнула губы, отворачивая голову, перевела глаза и встретила взгляд хозяина, направленный сверху, через распахнутые шторы.
— Опять подслушиваешь? — резко, холодно. Исчез.
Ацилия медленно села, подтягивая колени к груди.
— Вы так громко говорили, что оставалось? — вздохнула. Он ничего не ответил, и она подумала, ушёл уже, но он чем-то громыхнул в атриуме палатки, и Ацилия спросила, — Почему?.. — голос получился тихим, нерешительным, откашлялась и повторила, — Почему вы не стали продавать меня?
— А ты бы этого хотела? Сама — хотела?
Она пожала плечами, как будто он мог видеть это:
— Не знаю… — помолчала немного, — Может, с ним я сумела бы договориться, он отпустил бы меня…
Её прервал холодный смех Марция из-за шторы:
— Отпустил?.. Наивная!.. Думаешь, он делает себе в убыток? Как бы не так! Он не похвалился, он и в самом деле умеет продавать женщин… — примолк.
— А ваша выгода? Вы же цените деньги. Как вы говорили, "моё — это моё"! Вы жалели деньги, потраченные на меня, хотели вернуть. А разве это не подходящий случай?
— Слушай, ты? — он резко отдёрнул штору, и Ацилия вздрогнула, вскидывая к нему лицо, — Ты, наверное, плохо представляешь себе, что бы с тобой сделалось? Думаешь, он отправил бы тебя на обычный рынок, откуда тебя купили бы, например, в какой-нибудь дом нянькой, или служанкой, да мало ли куда, пусть даже простой ткачихой? — усмехнулся, — Он перепродаёт женщин в дорогие публичные дома, бордели для элиты! Это не простой лупанарий за пару сестерциев, а… — она перебила его:
— А вам разве не всё равно?
Он замолчал, глядя ей в лицо, убрался, резко задёрнув штору. Ацилия поджала губы. А в самом деле, разве не так? Разве он не вёл всё время себя именно так? Деньги всё жалел, убивался? А теперь, что случилось? Ему же выгоду предлагают…
— Мы и правда пойдём в Рим? — спросила сама, поднимаясь на ноги, натянула столу, вышла, подпоясываясь, смотрела на хозяина во все глаза, — Правда?
