Аникита Ильич, убежденный Вениусом, что опасности никакой нет, ушел к себе не озабоченный, а будто оскорбленный событием.
«Никогда таковое в Высоксе не приключалось и не чаялось. Стыдно холопам в лицо смотреть!» — думалось ему.
Не менее старика, хотя совершенно иначе, был озадачен и молодой Басанов. Окончательно придя в себя после стычки с преступником и затем всей кутерьмы и объяснения с дядей, он тоже, как и Сусанна, стал вспоминать все виденное и слышанное за несколько мгновений ее борьбы с неизвестным человеком. Теперь он спрашивал себя, почему он в рассказе своем дяде умолчал о некоторых подробностях происшествия, умолчал бессознательно, понимая, что рассказать нельзя.
А почему?.. Потому что он понимал, что этот злодей был не простой вор и душегуб… Если Сусанна не слыхала или, вернее, забыла, что кричал тот, то Дмитрий отлично понимал… Ночной негодяй обзывал Сусанну странными бранными кличками, он очевидно явился отомстить ей лично, убить ее, а не воровать в комнатах… Наконец сама Сусанна назвала его по имени, как-то странно, Анной или Анюткой… Стало быть, она знала, с кем имеет дело. А когда ее раненую обступили, спрашивали, она в полубезумии от испытанного страха все-таки твердила: «Не знаю! Неведомый человек. Грабитель!»
И Басанов сам решил, что всего рассказывать дяде нельзя. Слова и злобные прозвища, которые выкрикивал ночной пришелец, повторять не следует.
И, разумеется, Дмитрий понял или заподозрил, что у этой женщины, в которую он безумно влюблен, была какая-нибудь загадочная история, как будто были даже такие же отношения, какие у них теперь…
«Быть может это — какой-нибудь из нахлебников дворян, — думалось ему, — который теперь тут же в доме и не сказывается, зная, что и Сусанна сама его тоже не выдаст».
И у молодого человека явилась ревность. Он решил, что при первой же возможности он объяснится с Сусанной, потребует от нее, чтобы она призналась во всем. Он готов был примириться с фактом, но хотел знать все.
Наиболее поражала Дмитрия маленькая подробность. Пока он стоял в комнате за дверями балкона, ночной пришелец легко боролся с Сусанной и будто хотел только войти… Иногда казалось, он хочет обнять ее силой… Когда же Басанов появился к ней на помощь, он выкрикнул: «И тот здесь!» Или нечто подобное… И только тогда выхватил он нож и ударил. Не появись Дмитрий, быть может, и покушения не было бы… И это соображение все больше укреплялось в нем и все больше мучило его.
Конечно, вся Высокса диву далась.
Покушение на барышню Сусанну Юрьевну было совершенно невероятным событием и, стало быть, совершенно загадочным.
От барина Аникиты Ильича и до последнего молодца-парня на заводах все одинаково, после первого чувства ужаса, вскоре исчезнувшего, когда узналось, что Сусанна ранена неопасно, пришли в недоумение и разводили руками.
Допустить мысль, что это был вор, который лез красть в барском доме, невозможно было уже и потому, что обе двери на обе террасы и лестницы, спускавшиеся в сад, не бывали никогда заперты… И всему населению это было известно. А если не вор решился на убийство, то кто же и почему? Неужели добрая, ласковая со всеми и щедрая барышня Сусанна Юрьевна могла нажить в Высоксе такого врага и ненавистника? И когда, чем и каким поступком?
Люди поумнее и посмелее говорили потихоньку промеж своих близких и верных приятелей, что уж если народился бы такой отчаянный ненавистник в Высоксе, который бы решился на оплату за месть, так он не на барышню неповинную пошел бы, а на…
Сказать даже страшно… на кого!
Более всех продолжал волноваться, конечно, сам Аникита Ильич…
— Кабы луна с неба на землю свалилась, — говорил он сурово, — то меня меньше бы удивила.
Умный старик, конечно, тайно, про себя, допускал ту же мысль, что и его рабы. Он допускал возможность мести какого-нибудь отчаянного по отношению к себе… За какое-либо жестокое наказание, ссылку, солдатство, наконец, за кого-либо «похеренного» Змглодом в Павлиньем павильоне… Но покушение на его племянницу Санну, чтобы косвенно отомстить ему, старому барину, было уж чересчур хитроумно… Стало быть, изверг мстил прямо и непосредственно самой Санне.
За что?
Долго размышлял и соображал Аникита Ильич и, как умный человек, не находя простого объяснения, стал искать объяснения непростого. Нет ли чего иного ему неведомого?.. Загадка для него и для всех — быть может, не загадка для самой Сусанны? Но она не хочет объясниться? Не хочет потому, что не может, боится… И чем более размышлял Басанов, тем более приходил к убеждению, что загадочное происшествие есть последствие чего-нибудь, чего он никогда не знал.
Между тем Сусанна будучи уверена, что она не в опасном положении, что смерть «шмыгнула» близко как выразился Аникита Ильич, но однако пощадила ее, теперь думала уже не о себе и не о ране, а о последствиях деяния проклятого Аньки.
«Что делать?» — думала и говорила она Анне Фавстовне.
И как она сама, так и ее наперсница, терялись в соображениях и выдумках. Ничего измыслить было нельзя. Назвать злодея по имени, значит, выдать себя, потому что пойманный Анька все расскажет, а его деяние будет служить как бы доказательством истинной правды. С чего пошел бы он на такое преступление, если бы ничего между ним и «барышней» не было? Молчать и не называть злодея было тоже опасно… Не преследуемый и не взятый, он мог скрываться до поры до времени, а затем явиться вновь и повторить покушение… Следовательно, вся сила была в том, где Анька и что намерен делать. Бежать с Высоксы куда-либо и сделаться навек бегуном, исчезнуть?.. Или решил он оставаться ради мести.
Угрюмова была того мнения, что Гончий бежал за тридевять земель, не зная даже, ранил или убил он барышню.
Сусанна напротив, зная нрав Аньки хорошо, судила иначе. Пылкий, упрямый, предприимчивый, смелый до безумия и вдобавок страстно влюбленный и ревнивый, молодой малый, по мнению Сусанны, не мог поступить так, как всякий иной поступил бы на его месте.
— Другой бы, — говорила она Угрюмо вой, — разумеется, теперь бежал бы. Отомстил и спасся, чтобы не отвечать… А этот не таков. Он теперь понимает, в каком я положении, и ждет… назову я его дядюшке или промолчу… Если назову, он или совсем скроется, зная, что именно его ищут, или дастся в руки, чтобы зарезать меня без ножа… Если он увидит, что я его не называю, он будет до времени скрываться поблизости и через месяц, хоть бы даже через полгода, нагрянет как снег на голову… И уж тогда наверное убьет.
И Санна в отчаянии восклицала иногда:
— Господи! Где у меня был разум, когда я этакого выбрала! Всякий другой смирился бы, если б не утешился просто… а этот Каин — сатанинской гордости и смелости!
