Говоря это, девушка отдала Франческа знаком приказание раздать роптавшим нищим предназначенные им деньги. Служанка не могла удержаться, чтобы не заметить Панкрацио и Корпозеко:
— Вы еще счастливы, что отделались так дешево. Синьорина уж слишком добра! Если б вы имели дело со мной, то ушли бы отсюда с пустыми руками, карманами и желудками!
— Вы все шутите, драгоценная Франческа, — ответил Панкрацио с ухмылкой. — Но я не могу обижаться на вас, потому что вы заботитесь о нас, как мать о своих детях…
— Да, — заметил Корпозеко с горькой улыбкой. — Служанке приказано заботиться о нас, а сама синьорина заботится о молодом человеке, пришедшем Бог знает откуда.
— Молчите, змеиные языки! — вскричала Франческа. — Да ниспошлет на вас Господь все те болезни, на которые вы жалуетесь сейчас совершенно напрасно! Это было бы справедливым наказанием за вашу неблагодарность. Собаки и те лучше вас: они не накидываются на тех, кто дает им подачку.
Корпозеко, взбешенный последним замечанием служанки, выпрямил свой длинный худой стан и произнес визгливым голосом:
— Вы говорите, что я не стою и собаки — пусть будет так!.. Но я презираю женщин, которые болтают как попугаи, сами не зная что, и не связываюсь с ними. Несмотря на вашу брань, я все же буду ходить по городу с гордо поднятой головой, так как все знают меня как честного и совестливого нищего, — добавил он, взглянув мельком на незнакомца.
Франческа пожала плечами и молча отвернулась, между тем как Джиованна приказала невольникам подойти к молодому человеку.
— Отнесите этого несчастного в сад, на ступени фонтана! — продолжала она. — Франческа, сделай все возможное, чтобы возвратить его к жизни и восстановить его силы… Идите же. Я скоро догоню вас.
Служанка и невольники поспешили исполнить приказание Джиованны, а нищие разошлись в разные стороны.
Девушку волновали какие-то странные предчувствия. Ночная сцена на берегу во время бури сильно подействовала на ее сердце и ум: она любила теперь уж не слепой любовью, а отдавала себе строгий отчет в своих чувствах. Джиованне казалось, что несчастье, постигшее гордого Сиани, приблизило его к ней.
Он стал теперь ей равным: пропасть, разделявшая их до сих пор, исчезла; дочь негоцианта была почти готова радоваться приговору сената относительно Валериано. Наконец-то она могла считать любимого принадлежащим ей. Сиани не будет больше мечтать о славе и почестях, он отдастся всецело любви, и будет думать только о ней, о ней, дочери простого купца, которая задалась мыслью вознаградить его за обманутое честолюбие. Но что же случилось с ним после ужасной ночи, в которую она встретилась с Валериано на берегу бушевавшего моря? Увидит ли она его, и когда произойдет это свидание?
Задавая себе такие вопросы, молодая девушка прошла в сад. Увидев возле фонтана невольников и служанку, хлопотавших вокруг незнакомца, она отогнала преследовавшую ее мысль и прибавила шагу, направляясь к ним. Но каково же было ее удивление, когда она узнала в бледном молодом человеке, слабо улыбавшемся Франческа, дорогого ей Валериано?
Смертельная бледность разлилась по лицу Джиованны, и сердце ее страшно заныло.
Тревожно осмотревшись вокруг, она приложила палец к губам и прошептала:
— Валериано! Вы здесь! О, как же вы неосторожны!
При виде любимой девушки луч счастья сверкнул в глазах Сиани, и он посмотрел на нее с такой любовью, что она забыла мгновенно и свои опасения, и свое горе. Франческа удалила невольников, а сама пошла к садовой калитке выполнять обязанности часового.
Джиованна долго стояла как прикованная к месту, и прекрасные глаза ее смотрели с тревогой на гордое, хотя и бледное лицо патриция.
Девушке казалось, что перед ней находится дух, принявший образ Сиани, который вот-вот улетучится, если только она пошевельнется или произнесет хоть слово.
Но Сиани скоро вывел ее из заблуждения. На щеках патриция вспыхнул яркий румянец, и прежняя его слабость уступила место лихорадочной живости. Он схватил руку девушки и покрыл ее горячими и страстными поцелуями.
— Я хотел увидеть вас еще раз, Джиованна, — сказал молодой человек, — так как согласился жить единственно из любви к вам.
— А вам разве приходила мысль о смерти, Валериано? — спросила она с нежным упреком.
— О, если б не вы, то что еще могло бы привязать меня к этой бесцельной и печальной жизни?! — произнес Сиани. — Меня не лишили свободы, но я покинут всеми. Меня никто не хочет знать, и даже лучшие из друзей отвернулись от патриция, заподозренного в измене сенатом… Да, Джиованна, я отверженный… Я изгнан из дома своих предков, лишен всех прав гражданства и не смею просить ни у кого поддержки. Даже дож Виталь Микели, мой дядя, который любил меня, как сына, отказался от моих услуг. Я не могу теперь даже стать в ряды бойцов за благо родины!
— Господи Иисусе Христе! Что же вы сделали такое, Валериано? Чем восстановили вы всех против себя до такой степени?
— Ничем, клянусь Богом! Прежде я выигрывал сражения, возбудил во многих зависть, когда согласился ехать послом в Византию. А потом я сделал громадную ошибку, не убив Мануила Комнина, чем мог избавить республику от многих опасностей. Теперь враги ставят мне в вину этот поступок. Они хотят довести меня до отчаяния в надежде, что я сделаю какой-нибудь необдуманный шаг, который поможет им сжить меня со света. Но они сильно ошибаются: я не доставлю им этого удовольствия. Я не считаю, что соотечественники вправе наказать меня за то только, что я отказался убить безоружного. Никогда потомок знаменитых Сиани не согласится быть убийцей… А тем более тот, который любит вас, Джиованна!
— О Валериано! — проговорила молодая девушка. — Мне кажется, что люди забывают обо всем, когда дело касается их интересов. Но что нам за дело до всего этого?! Чем больше стараются унизить вас, чем больше заставляют вас страдать, тем сильнее я привязываюсь к вам. Пусть все ваши друзья оставят вас, я буду вас любить и останусь верна!
Молодой человек сжал руку благородной девушки.
— Ах, Джиованна, я чувствую, что не в силах бороться с судьбой. Поблагодарю Бога за то, что Он послал мне в утешение вашу безграничную преданность! — проговорил Сиани с чувством. — Я мучился невыносимо, встретив одну неблагодарность со стороны тех, от кого менее всего мог ожидать ее. Надменные патриции не могут простить мне безуспешность моего посольства. Купцы, кораблями которых овладел Мануил, обвиняют меня в своем разорении. Народ проклинает меня, потому что на него наложили новую подать и насильно уводят из семей самых молодых и здоровых мужчин, чтобы воевать с Комнином… Словом, я — низвергнутый с пьедестала кумир, над которым потешаются даже дети, швыряя в него камнями… Вся жизнь человека основывается на словах Бренна, предводителя галлов, разбитых римским императором Камиллом: «Горе побежденным». Склоняющиеся перед силой презирают слабость… Вы сейчас видели этому пример: нищие, которые нуждаются во всем, оказались безжалостными ко мне, потому что я падал на их глазах от истощения сил.
