Все присутствующие подняли молча руки в знак согласия на его предложение.
Сбиры и стрелки не решились остановить безоружную чернь и поспешили пропустить ее.
— Подумаешь! — произнес Азан, окидывая равнодушным взглядом труп девочки. — Сенат не может сделать мне ничего за это происшествие. Кто ж мог предвидеть, что этот сумасшедший плебей накинется на сестру, а не на меня? Я не виноват во всем этом! — закончил далмат, оставляя рынок.
XVIII. Несчастный нищий и странный торговец
Во дворе дома ди Понте шумел фонтан в обрамлении розового гранита, высеченного в арабском стиле, к которому был подвешен на цепочке железный кубок. Водоем этот был устроен для нищих. Следуя раз заведенному обычаю, они приходили сюда каждое утро и каждый вечер за порцией, которую выдавал им богатый купец.
На другое утро после описанного в предыдущей главе происшествия, Джиованна ди Понте, возвращаясь с Франческой из церкви, услышала необыкновенный шум и крики, раздававшиеся во дворе. Заинтересованная этим, девушка остановилась, для того чтобы узнать, в чем дело.
Толпа нищих окружила с бранью и угрозами какого-то молодого человека, опустившегося в сильнейшем изнеможении на ступени фонтана и старавшегося закрыть свое лицо изорванным плащом. Он поднес ко рту железный кубок, но последний был вырван из его рук толстяком с красным лицом и маленькими, заплывшими жиром глазами.
— Клянусь именем Панкрацио, что ты явился сюда совершенно напрасно! — кричал гневно толстяк. — Разве ты принадлежишь к числу клиентов синьора ди Понте?.. Убирайся, негодяй, и не приходи сюда никогда претендовать на нашу порцию!.. Молился ли ты, подобно мне, десять лет изо дня в день за благородных хозяев этого дома? Считал ли ты своей священной обязанностью присутствовать ежедневно при раздаче милостыни великодушного Бартоломео?
— Клянусь именем Корпозеко, — пищал другой нищий, длинный и худой, как жердь, — что бессовестно вырывать кусок хлеба у нас, бедных, голодных и страждущих!.. Ты не знаком нам, и мы не можем отвечать за тебя.
Молодой человек, готовый лишиться чувств от истощения, не отвечал.
— Я, — басил Панкрацио, — делаю честь кухне нашего благодетеля. Видите мои руки, грудь и ноги? Ведь я так толст, что едва хожу. А кому обязан я своей дородностью, если не добрейшему негоцианту, который осыпает нас милостями? Мы должны быть признательными, и я не позволю каждому встречному и поперечному бродяге злоупотреблять добротой нашего покровителя.
— Да, ты прав, — заметил Корпозеко, показывая незнакомцу костлявый кулак. — Мы не позволим никому лишать нас наших привилегий! Мы хотим одни пользоваться милостью Бартоломео ди Понте и не допустим чужаков втираться к нему в доверие… Будь у меня сила, я вышвырнул бы его отсюда, как больную собаку. Я прошу милостыню только потому, что не могу ни работать, ни стать предводителем разбойников. Ноги мои так худы, что едва поддерживают меня, а руки мои слабы, как у ребенка и…
Слова его были прерваны взрывом громкого смеха. То смеялась Франческа, которая протиснулась к фонтану и приказала двум африканским невольникам принести немедленно кружку вина, рыбы и арбузов.
— Ай да Франческа! — воскликнул Панкрацио. — Пресвятая Дева дала ей и доброе сердце, и прекрасную внешность. Мне хотелось бы быть золотых дел мастером, вдовым, бездетным, чтобы жениться на ней и покрыть ее бриллиантами. Очень досадно, что я женат уже в третий раз и Бог наградил меня тремя мальчиками и четырьмя девочками!
— Да это славная, богобоязненная девушка, — проговорил Корпозеко. — Она весела и резва, как жаворонок. Я желал бы быть молодым и прекрасным гондольером, чтобы петь ей про любовь и катать ее по морю, как принцессу, но, к несчастью, я слаб и хвор.
Невольники между тем исполнили приказание Франчески. Видя, что она намерена поднести незнакомцу вина, Панкрацио завладел кружкой с изумительной быстротой и ловкостью, которых невозможно было ожидать от такого грузного человека. Выпив громадный глоток, он передал Корпозеко кружку со словами:
— Каждому по глоточку!
В то же время остальные нищие набросились на принесенную рыбу и плоды и начали уничтожать все это, не оставляя ничего молчаливому молодому человеку, умиравшему с голода.
При виде такой наглости Франческа вспыхнула и обратилась к нищим.
— Как вам не стыдно воровать часть, предназначенную этому несчастному? — сказала она с негодованием. — Разве вы не знаете, что этот бедняк — гость моего господина, потому что пришел сюда усталым и истощенным от голода? Ведь здесь пристанище не для вас одних, а для всех страждущих?! Не будьте наглы, а иначе синьор Бартоломео прикажет прогнать вас палками, как только я доведу до его сведения о ваших поступках.
— Полно говорить вздор, несравненная Франческа! — возразил Панкрацио. — Никогда Бартоломео ди Понте не прикажет прогнать нас, потому что тогда некому будет расточать ему похвалы по всему городу. Но я прощаю тебе твои угрозы, потому что знаю, как женщины любят незнакомцев.
— Берегись! — добавил Корпозеко. — Берегись, как бы не посыпался по твоей милости град проклятий на твоего господина, когда он выйдет прогуляться на площадь Святого Марка! Мы знаем лучше тебя, кто достоин или недостоин милостыни… Прикажи же африканцам вытолкать этого бродягу, а иначе мы сделаем это сами.
Горничная онемела от гнева.
Между тем Джиованна, появившаяся незаметно для нищих, вошла вдруг в толпу. Они почтительно расступились перед нею, не переставая, однако, ворчать.
— Так вы не боитесь действовать против заповедей Господа Бога, именем Которого вы просите еду? — проговорила молодая девушка с негодованием. — Так у вас нет жалости к другим, между тем как вы требуете ее для себя? Так вы считаете только себя вправе просить милостыню… Хотите одни пользоваться нашим состраданием?
— Нет, синьорина, нет! — отозвался толстый Панкрацио. — Но если человек вынужден жить милостью благодетелей, то ему очень грустно видеть, что его кусок хлеба отдается чужаку, пришедшему неизвестно откуда.
— Значит, вы относитесь к нему так недоброжелательно только лишь из жадности?
— Он молод и может работать, — заметил Корпозеко угрюмо. — Это просто лентяй. Зачем же поощрять лень?
— А на каком основании говорите вы это? — спросила Джиованна с презрением. — Как же можно обвинять человека в чем бы то ни было, не зная его? Разве расспрашивают о причинах бедности, прежде чем оказать поддержку? Разве можно оскорблять погибающего, вместо того чтобы протянуть ему руку помощи? Надо поставить человека на ноги, а потом уж и спрашивать, отчего он упал. Иисус Христос спас нас всех ценой Своей крови, не делая различия между виновными и невиновными. Кто из вас может утверждать, что не заслужил испытаний, ниспосланных ему Господом Богом? Неужели же вы все образцы кротости, храбрости и трудолюбия? Вы говорили недавно, что молитесь постоянно за нас. Но неужели вы думаете, что мы облегчаем по мере возможности ваши страдания только при том условии, что вы будете молиться за нас и хвалить по всему городу? Если вы думали таким образом, то разуверьтесь в этом и дайте моим невольникам хороший пример, стараясь помочь этому несчастному, который изнемог от голода.
