– Ш-ш-ш, – посоветовал он ей замолчать, не отрывая взгляда от незнакомцев.
Фигуры слонялись, кажется, выжидая время. «Может быть, – надеялся Джошуа, – они были местными и вышли поискать приключений на ночь». Но, скорее всего, это была шайка Симмса.
Мужчины все еще стояли у входа в аллею.
«Что они ждут?» – думал Джошуа. Он нащупал рукой узкую нишу и проскользнул туда вперед плечом, поближе прижимая Эллин, которая посмотрела через его плечо на караульных.
Женщина уклонилась от его крепких объятий. Джошуа обернулся к ней и даже сумел быстро улыбнуться.
– Прекрати сопротивление, милая моя, – прошептал он. – Признаюсь, что в других обстоятельствах я мог бы воспользоваться этой компрометирующей ситуацией, но в данном случае твоя честь в безопасности.
Мэннерс без улыбки встретил ее сердитый и испуганный взгляд. Эллин потупилась, не желая встречаться с ним взглядом. Джошуа скорее почувствовал, чем увидел ее смущение, и снова отвернулся, посмотрев на темную дорожку в аллее и отложив свое удивление на другое, более подходящее время.
Четверка оживилась. Двое из них медленно пошли по аллее и оказались в каких-то десяти шагах от того места, где стояли Джошуа и Эллин. Джошуа хотел потихоньку уйти, не применяя силы, но возникшее затруднение предложило свое собственное решение.
– Иди за мной, – тихо пробормотал Мэннерс Эллин, и не успела она переспросить, что он сказал, как Джошуа повернулся и втиснул ее в углубление между сырой кирпичной стеной и своим телом. Он услышал ее вздох. Эллин отвернула от него лицо.
– Давай, дорогая, – сказал Джошуа громко и неразборчиво, глотая слова. – Ты думаешь, я привел тебя сюда подышать свежим воздухом?
Он сказал это, чтобы мужчины поняли, что в аллее кто-то есть. Услышав их хихиканье, Мэннерс понял, что преуспел. Эллин повернула к нему разъяренное лицо, и он почувствовал, что она будет протестовать. Надеясь, что другие не услышат ее протеста, а также для большей убедительности, Джошуа быстро закрыл ей рот своими губами. Он вспомнил, с силой целуя ее приятные соленые губы, что никогда с ней не целовался. Она корчилась, тщетно пытаясь высвободиться от его поцелуя. Этот порыв был пылким, скорее, от страха, чем от желания, и вскоре ее протест был подавлен его настойчивой, если не отчаянной страстью. Когда вдруг на стену сзади упала тень от осветившего их фонаря, который как будто высветил для нее его план, сопротивление ослабло.
Когда Мэннерс убедился, что Эллин не закричит, он, в конце концов, освободил ее от своего поцелуя и отвернулся, ладошкой защищая свои глаза и лицо Эллин от самозванцев.
– Что такое? Идите к своим девушкам! – рявкнул он таким же громким голосом, еще ближе прижимая Эллин к себе. Четверо мужчин (еще двое присоединились к своим товарищам во время суматохи) заржали над тем, что, как надеялся Мэннерс, было с их стороны заблуждением.
– Веди ее в постель, дружище, – посоветовал один из них Мэннерсу. – Аллея не место для… хм… ха, леди.
Мужчины грубо загоготали. Эллин пыталась что-то сказать, но он остановил ее предостерегающим взглядом.
Негромко бормоча что-то себе под нос, Джошуа крепко взял Эллин за руку, осторожно повернув ее так, чтобы те не видели ее лица. Они, спотыкаясь, свободно пошли прочь из аллеи.
Ночь опустилась на город. Эллин держалась поближе к своему спасителю – этот факт Мэннерс счел очень забавным, если не ошеломляющим. Только смерть Берта заставила ее повернуться к нему. Человек должен был умереть, а кто-то чертовски выиграл на этом. Неожиданно Мэннерс разозлился на нее. Как она осмелилась играть с жизнью другого человека ради своей гордости, ради своего тщеславия?
С ловкостью кошки, легко и бесшумно, он продвигался от угла до фонарного столба, от ниши до сточной канавы, к концу квартала, где их ждал кеб. Перед ними промелькнула темная тень огромной черной птицы, вспорхнувшей и улетевшей. Джошуа остановился и освободил руку, которую она держала. Он дотронулся до ее мягких, нежных рук и, не отрывая взгляда, посмотрел в широко раскрытые от испуга глаза.
– Ты вернешься в гостиницу. Иди в мою комнату. Когда эти люди узнают, что ты ушла, они придут в твою. Вот мой ключ, – Джошуа позвенел перед ней ключами.
– В твою комнату! – запротестовала Эллин. – Но как это…
– Речь идет о твоей жизни! Ты выбрала подходящее место и время, чтобы начать волноваться об общественном мнении! – яростно сказал он, встряхнув ее так, чтобы до нее скорее дошел смысл сказанного.
Эллин задохнулась. Потом кивнула. Джошуа понял, что она вне себя. «Ну, может быть, это пройдет, пока она доберется назад, – удовлетворенно подумал Мэннерс, – и Эллин будет следовать моим указаниям». Он отпустил ее и открыл дверь кеба.
– К-ку… куда ты пойдешь? – пробормотала она, внимательно изучая его лицо своими несчастными глазами.
Его взгляд потеплел. Почему она была так чертовски красива? Рука непроизвольно потянулась к ее лицу, желая коснуться щеки и смыть боль воспоминания об убийстве Берта…
Мэннерс выпрямился, вспомнив о своей задаче.
– К Шейку.
– А как же Берт? – всхлипнула она, и им овладело неожиданное, почти ненормальное желание снова заключить ее в свои объятия.
– Слишком поздно для Берта, – грубо ответил он, чтобы преодолеть те чувства, которые застигли его врасплох. – Этим людям нужен Шейк, и они не станут терять времени. Теперь поезжай, иначе я опоздаю.
Эллин сжала его руку.
– Позволь мне поехать с тобой! – умоляюще сказала она. – Я…
Непонятно почему, ему захотелось ее ударить.
– Мы теряем время! – взорвался Мэннерс. – Заходи!
Эллин потупила взгляд и снова тяжело сглотнула. С помощью Джошуа она забралась в кеб.
– Обратно в «Хантингтон», – сказал он извозчику, протягивая ему десятидолларовую золотую монету вместо положенных двух.
Извозчик резко тронулся, не дав Мэннерсу договорить. Джошуа смотрел на уезжающий экипаж и тяжело, но с облегчением, вздохнул.
До Пимлико была всего одна миля, и Мэннерс преодолел это расстояние пешком. Как он и ожидал, Ред расставил у ворот часовых, поэтому Мэннерсу пришлось обойти их с тыльной стороны и перелезть через десятифутовую ограду, предназначенную для защиты от таких, как он. Больно ударившись о землю, Джошуа решил, что времена, когда он мог перелезть легко через ограду, прошли. Убедившись, что у него нет внутренних повреждений, Мэннерс смиренно захромал в темноте к ряду стойл, в одном из которых находился знаменитый, но причиняющий столько беспокойств Шейк. В конюшнях было тихо. В конце каждого ряда горел фонарь. Мэннерс скользнул на другую сторону с ружьем наготове, ожидая самого худшего. У самого его уха вдруг раздался щелчок.
