Говорить на эту тему ему не хотелось.
– Ты же сказала, что пришла сюда не для того, чтобы обсуждать моего отца.
– Я соврала. А ты на самом деле мне не поверил. Ведь так?
– Думаю, что не поверил.
– Я просто... я не могу... – Она заломила руки. Пряди волос выбились из-под шпилек, на лице выступили красные пятна. Такой ее он еще не видел.
Гарет понял, чем она отличается от всех. Она знала, кто она, и ей это нравилось. Именно этим она его так привлекала.
Она знала свое место в этом мире.
Он хотел того же. Это была странная, почти неописуемая ревность, и она жгла его.
– Если ты испытываешь ко мне какие-то чувства, ты поймешь, как мне трудно, так что, Гарет, ради Бога, скажи хоть что-нибудь.
– Я... – Но слова душили его. Почему он хочет, чтобы она вышла за него замуж? Причин было много. Сотни, тысячи. Он попытался вспомнить, как вообще эта мысль пришла ему в голову. Что внезапно – это он помнит. А вот почему? Просто это казалось единственно верным шагом.
Не потому, что от него этого ожидали, не потому, что это было прилично, а просто потому, что это было правильно. Потому что он любит ее.
Гарет вдруг почувствовал, что падает, и если бы не письменный стол у него за его спиной, он очутился бы на полу. Как, черт возьми, это случилось? Он любит Гиацинту Бриджертон. Наверняка кто-то где-то смеется над ним.
– Я ухожу, – сказала она надтреснутым голосом, но он очнулся, только когда она была уже у двери.
– Нет! – крикнул он. – Подожди! – И добавил: – Пожалуйста.
Она остановилась, закрыла дверь и обернулась.
Он понял, что должен ей все рассказать. Не то, что он ее любит – к этому он еще не был готов. Он должен рассказать ей правду о своем происхождении. Он ничего не должен утаивать от нее.
– Гиацинта, я...
Слова застряли у него в горле. Он еще никому об этом не рассказывал, даже бабушке. Никто не знал правды, кроме него и барона.
Гарет держал эту тайну в себе в течение десяти лет, пока она не разрослась и не заполнила его целиком.
– Я должен тебе кое-что рассказать. – Он то и дело запинался, и Гиацинта почувствовала, что это что-то из ряда вон выходящее, и замерла.
– Я... Мой отец...
Как странно! Он не хотел этого говорить, никогда не репетировал слова и не знал, как составить из них фразу, с которой можно было бы начать рассказывать.
– Он не мой отец. Гиацинта моргнула.
– Я не знаю, кто мой настоящий отец. Она все еще молчала.
– И наверное, никогда не узнаю.
Он наблюдал за ней, ожидая бурной реакции. Но ее лицо оставалось безучастным, лишенным всякого выражения, что было так на нее не похоже. И вдруг, когда он решил, что окончательно потерял ее, она сказала:
– У меня камень с души упал, вот что я должна сказать.
– Я не понял, что ты сказала?
– Мне страшно не нравилось, что в моих детях будет течь кровь лорда Сент-Клера. – Она пожала плечами и подняла бровь в присущей ей одной манере. – Я рада, что у них будет его титул – это им в жизни всегда пригодится, – но его кровь – это совсем другое дело. У него отвратительный характер, ты заметил?
– Да, заметил.
– Полагаю, нам надо держать это в секрете. – Она сказала это так, будто речь шла о самой заурядной сплетне. – А кто еще знает?
Он все еще не совсем оправился от ее делового подхода к проблеме.
– Насколько мне известно, только барон и я.
– И твой настоящий отец.
– Будем надеяться, что он не знает, – ответил Гарет и неожиданно понял, что он в первый раз позволил себе об этом сказать – и даже подумать.
– Он мог и не знать, – предположила Гиацинта, – а может быть, думал, что с Сент-Клерами ты будешь лучше обеспечен, как ребенок аристократа.
– Я все это знаю, но мне почему-то от этого не легче.
– Твоя бабушка, возможно, знает больше. Он бросил на нее недоуменный взгляд.
– Я имею в виду Изабеллу и ее дневник.
– Она в общем-то не была моей бабушкой.
– Она и вела себя не как твоя бабушка, разве нет? Будто ты не был ее внуком?
– Нет, она меня любила. Не знаю почему, но любила.
– Возможно, потому что тебя можно любить.
– Значит, ты не хочешь расторгать помолвку? – осторожно спросил он.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– А ты?
Он покачал головой.
– Тогда почему ты считаешь, что я могла бы?
– Твоя семья может быть против.
– Мы не так высокородны, как ты думаешь. Жена моего брата – незаконнорожденная дочь герцога Пенвуда и актрисы из бог весть какого захолустья, но все мы готовы положить за нее жизнь. Но ты же не незаконнорожденный.
– Мой отец бесконечно этим огорчен.
– Но тогда я не вижу проблемы. Мой брат и Софи ведут тихую жизнь в деревне, частично из-за ее прошлого, но нас никто не заставит делать то же самое, если мы этого не захотим.
– Барон может поднять страшный скандал, – предупредил Гарет.
– Ты пытаешься отговорить меня от свадьбы?
– Я просто хочу, чтобы ты поняла...
– Надеюсь, что ты уже понял, что это занятие не из легких – отговорить меня оттого, что я вбила себе в голову.
Гарет лишь улыбнулся:
– Твой отец и слова не скажет. Зачем ему волноваться? Ты родился в браке, так что он не может отнять у тебя титул, а если он объявит тебя бастардом, это будет означать, что сам он рогоносец. Ни один мужчина ни за что в этом не признается!
Он улыбнулся и ощутил, как внутри его что-то освобождается.
– И ты, конечно, можешь говорить за всех мужчин, – пробормотал он, медленно придвигаясь к ней поближе.
– Тебе бы понравилось, если бы тебя считали рогоносцем?
– Нет, но мне не надо об этом беспокоиться.
Она явно стала немного нервничать и возбуждаться – от того, что расстояние между ними стало сокращаться.
– Только если ты сделаешь меня счастливой.
– Так, мисс Бриджертон, это что – угроза?
– Возможно, – игриво заявила она. Он был уже в одном шаге от нее.
– Вижу, что моя задача будет не из легких.
– Со мной вообще нелегко.
Он поднял ее руку и поднес к губам.
– Мне нравится преодолевать трудности.
– Тогда хорошо, что ты... – Он сунул один ее палец себе в рот, и она вздрогнула, – ...на мне женишься, – удалось ей закончить.
– М-м.
– Я... Ах... Я...
– Как же ты любишь разговаривать, – он.
– Что ты... О!..
Он улыбнулся про себя и переместился на внутреннюю сторону ее запястья.
– ...хочешь этим сказать?
Но она уже обмякла у стены, а он чувствовал себя королем.
– Ничего особенного. – Он притянул ее к себе и провел губами по ее шее. – Я уже предвкушаю нашу с тобой женитьбу, и тогда ты можешь кричать и шуметь, сколько твоей душеньке будет угодно.
Он не видел ее лица, так как был слишком занят вырезом ее платья, который было необходимо опустить как можно ниже, но он знал, что она зарделась. Он чувствовал, какой от нее исходит жар.
