Ужас полоснул ее точно ножом.
— Значит… я и его убила. Макс… я не хотела… — Вдруг она увидела, что он смотрит на нее. Его глаза прожигали ее насквозь.
— Верити, перестань! Это не твоя вина. Он случайно застрелил свою лошадь, я это видел. Она упала прямо на него. Ты тут ничего не могла сделать. Верити, послушай меня: ты его не убивала.
Она почувствовала тошноту. Перед ее глазами вновь встала лошадь, которой попал в морду камень. Она открыла рот, но он прикрыл его своими пальцами, нежно заставив ее замолчать:
— Больше ни слова, милая. Поедем домой.
Осмотрев леди Блейкхерст, доктор заявил, что она имеет более крепкую конституцию, чем казалось ее мужу. И что, несмотря на сломанное ребро, через несколько дней совершенно придет в норму, если ей будут обеспечены отдых и надлежащий присмотр.
Макс слегка прокашлялся.
— Одну минуту, доктор. Я так понимаю, что моя жена может… то есть что она…
— Ожидает через семь месяцев радостное событие? — улыбнулся доктор. — Она об этом упомянула. Как я и сказал, ей нужен отдых. Нет причины беспокоиться. И не нужно. Расстройство в таких случаях может причинить такой же вред, как и само падение. Так что пусть просто полежит в кровати несколько дней, чтобы не беспокоить сломанное ребро. — Нахмурившись, он пристально посмотрел на Макса. — И запомните: ей нужно немного набрать вес! Проследите за этим, милорд.
Макс вернулся в комнату Верити и отослал горничную и Хенни. Последнюю пришлось выталкивать почти силой.
Верити уютно устроилась среди подушек, обхватив руками чашку с чаем.
Какое-то время Макс просто смотрел на нее, не веря, что видит ее живой. Что она спаслась чудом.
Она взглянула на него:
— Макс… будет суд? — Ее глаза тревожно потемнели.
— Нет, милая. Он мертв. Он предстал перед Высшим судом.
— Я… я говорила о себе.
— О себе?
Она так и не поверила, что ни в чем не виновата. Он в два шага оказался рядом с ней, осторожно взял чашку из ее ледяных рук и заключил их в свои ладони, притянув ее к себе и отгородив от мира широким плечом. Он нежно обнял ее, чувствуя, как дрожит ее тело.
— Верити, выслушай меня. Ты никого не убивала. Ни Годфри, ни своего отца. Они сами выбрали свой путь. Ты не ответственна ни за кого из них. Ты была ребенком, когда умер твой отец. А что до Годфри… — Он замолчал, не в силах передать словами ужас, объявший его, когда он осторожно коснулся отметины на ее щеке, оставленной пулей. Она была так близка к смерти…
— Я бросила камень. Он попал в лошадь, и она встала на дыбы. Это…
Он нетерпеливо прервал ее:
— Он устроил на тебя засаду в тумане, имея два заряженных пистолета. Дьявол, Верити! Ты слышишь меня? Он сам довел до этого, пытаясь тебя убить. Ты защищалась! — Передохнув, он продолжил: — И даже если бы ты не бросила этот камень, он все равно был бы мертв, потому что я бы убил его. Это не твоя вина! Ты меня слышишь?
— Ты бы убил его?
И она еще спрашивает! Он зажмурился.
— Верити… Годфри был мертвецом с того момента, как выстрелил в первый раз. Я сказал тебе, что люблю тебя. И я всегда любил тебя, но был слеп!
Он стал целовать ее и целовал до тех пор, пока она не прижалась к нему, расслабленная и жаркая.
Тогда он оторвался от нее. Ему нужно было объяснить так, чтобы она поняла.
Отбросив упавшие на лоб волосы, он сказал:
— Дорогая, я сам все запутал. Когда я просил «Селину» стать моей любовницей, я был уверен, что никогда не женюсь. Но я знал, что эта связь станет другой. Не такой, как с другими женщинами. — Он запнулся. Боже, как это объяснить? — Ты была другой. Я почувствовал это. — Он неловко улыбнулся. — Я планировал очень долгую связь. Поверь мне, сердце мое, никакому «другому джентльмену» я бы тебя не отдал! Но ты отвергла меня. И я решил, что должен тебя забыть. Но я не мог. Ты не стала бы моей любовницей, но я не мог оставить тебя без защиты. Понимаешь? Меня к тебе тянуло не просто желание. Я хотел защитить тебя. Так или иначе, я был готов это сделать.
— Ты не хотел жениться, — прошептала она.
— Тогда — нет. — Он прижал ее к себе. — Знаешь, что я тогда придумал?
Она покачала головой.
— Я бы уговорил тетю Альмерию взять «Селину» к себе компаньонкой. А сам навещал бы ее. Часто. И все равно бы влюбился. В Селину или в Верити… Не важно, когда ты сказала бы мне правду.
— Но…
Он поцеловал ее.
— Но тогда ночью ты ко мне пришла, и совесть моя сдалась. Я знал, что должен был предложить тебе пойти к Альмерии. Но я хотел тебя. Мне Нужна была ты, только ты, кем бы ты ни была! И даже если бы «Селина» была настоящей и я взял ее себе в любовницы, в тот момент, когда я узнал бы, что она носит мое дитя, я бросился бы в Коллегию за специальным разрешением.
— Но…
— И никаких но. К тому времени я бы уже понял, что ты мне нужна как жена. Не как любовница. И я бы сказал тебе: «Сердце мое, я люблю тебя». Не важно, кто ты, не важно, кем был твой отец. Я люблю тебя, и ты моя. Навсегда. Навеки. — Он поцеловал ее еще нежнее. — Моя любовь… моя жена… мать моего ребенка.
Ее щеки были солоны от слез.
— Но Ричард…
— Предпочитает быть дядей и крестным отцом, а не графом. Он объяснил мне это весьма внятно. — И он стал целовать ее вновь и вновь. И наконец прошептал: — Бог знает, почему ты опять меня полюбила, но ты полюбила, и я больше никогда тебя не отпущу.
Она дрожащей рукой коснулась его щеки.
— Я никогда не переставала любить тебя, Макс. Я всегда любила тебя. Вот почему я пришла к к тебе той ночью…
Он схватил ее за плечи и впился в нее взглядом:
— Ты и тогда меня любила? Но почему?
Она подняла на него заплаканные глаза:
— И ты еще спрашиваешь? После того, что ты сделал для меня, когда папа умер? Я мечтала о тебе все эти годы. Перечитывала папин дневник. — У нее перехватило горло от любви. — А потом я вновь тебя увидела, и ты защитил меня не узнав. И даже когда узнал, ты защищал меня. Даже тогда, когда злился на меня.
— Я был полным идиотом, — пробормотал он, прижимая ее к себе.
Она вздохнула и зарылась в его плечо, успокаиваясь.
Он приник щекой к ее волосам и вдохнул их запах. Его будущее, его жизнь заключались в этой женщине, лежащей в его объятиях, а в ней зарождалась новая крохотная жизнь. И все это теперь принадлежит ему. Он не знал, какими словами это выразить. Наверное, не существует таких слов.
— Я говорил тебе, что я тебя люблю? — тихо спросил он.
— Да. Но ты можешь повторить.
— О, я повторю. И буду повторять тебе это всегда.
Этот обет он дал охотно и по собственной воле. Самый важный обет в его жизни.
