Впрочем, Кёсем понимала: разница есть. И она сделает все, чтобы добраться до имени таинственного спасителя.
Но не сейчас. Сейчас рядом Картал, они в безопасности и можно наконец расслабиться, может, даже проронить пару слезинок, как и положено беспомощной женщине.
Кёсем не стала плакать. Время для слез пока не наступило, ведь еще живы те, кто напал на них, кто стрелял в невинного ребенка.
Они еще живы.
И пока она все еще султанша, эти никчемные жизни стоит прервать. Пусть отправляются в огненное озеро, к отцу своему, гнусному иблису!
Кёсем выпрямилась.
– Идем.
* * *
Старый Юзман был своего рода реликвией гарема. Говорили, что помнит он саму Хюррем-роксоланку, хотя насчет этого, конечно же, врали: не может евнух жить так долго, век ему отмерен судьбой и Аллахом не слишком-то долгий. Впрочем, с этим Кёсем могла бы и поспорить: сколько нежных юношей, сколько мужей в расцвете сил не доживают до старости, скольких убивают на поле боя, скольких казнят, сколько сами по дурости своей или по другим причинам отдают Аллаху свои жизни! А до евнухов никому особо нет дела. Так что еще неизвестно, чей век короче.
Когда-то у старого Юзмана было иное имя, и некоторые евнухи его еще помнили, а до того называли Лютиком, как и прочих мальчишек-евнухов, и вот этого уже почти никто не вспоминал. Нынче все называли его просто «мастер», хоть он и не был кызлар-агасы и вообще никогда не участвовал в потайных подковерных гаремных войнах за власть. Жил себе тихо, рассказывал восхитительные истории, даже пописывал на досуге трактаты, где вспоминал все сплетни, до которых мог добраться.
В гареме не было никого, умевшего лучше рассказывать истории, чем старый Юзман. А у Кёсем все еще была власть вызвать старого евнуха и расспросить его.
Вопрос она продумала заранее. Говорить о странном незнакомце в гареме было страшновато, но имелось еще кое-что… Кое-что, если так можно выразиться, вещественное.
Юзман робко вошел к султанше, поклонился низко, до самого пола. Кёсем приветливо улыбнулась, указала ему на столик со сладостями и крепким кофе, до которого, как она знала, старый евнух был большим охотником.
Когда с церемониями было покончено, она задала свой вопрос:
– Почтеннейший, расскажи мне об окровавленном отпечатке ладони!
Евнух оживился:
– Моя госпожа говорит о руке Ибрагим-паши?
Ибрагим-паша? Кёсем много читала и, разумеется, знала об этом сподвижнике Сулеймана Великого, который рискнул выступить против султана и был казнен по его приказу. Задушен, кажется… Но почему именно Ибрагим-паша?
Внезапно вспомнилось, что сказал Картал о таинственном незнакомце: «Так тюрбаны наматывали во времена Сулеймана Великолепного». Кёсем почувствовала, как сердце внезапно пропустило удар и кровь похолодела в жилах, но заставила себя приветливо улыбнуться:
– Я слыхала эту историю краем уха и заинтересовалась ею. Мне сказали, что лишь ты, почтеннейший Юзман-бей, можешь рассказать ее со всеми подробностями, так, чтобы нить повествования нигде не оказалась перепутана и картина происходившего встала перед глазами, будто сам слушавший был в тех местах, о которых ты рассказываешь, и видел все собственными глазами.
Польщенный евнух разулыбался:
– Речи моей госпожи – бальзам для моего старого слуха. Так позволь же мне, ничтожному, поведать тебе эту историю, и, Аллах мне свидетель, я постараюсь изо всех моих слабых сил, чтобы она тебе запомнилась, великая султанша!
– Я уверена, ты справишься, – поощрительно кивнула Кёсем.
– Говорят, – Юзман словно стал выше и толще, преисполнился важности, свойственной любому хорошему рассказчику, – будто султанша Хюррем не всегда слыла образцом верности и добродетели. Она любила султана Сулеймана и родила ему детей, но… ребенка она родила не только ему.
Кёсем застыла. Лишь одна мысль испуганной птицей билась в ее голове: «Только не Тургай! Только не он! Никто не должен узнать о моем сыне!»
– Султан Сулейман об этом ничего не знал, – продолжал вдохновенно вещать Юзман. – Он не знал о том, что султанша Хюррем-роксоланка встречалась под покровом ночи с его вернейшим подданным, что она сбила его с пути истинного и родила ему дитя!
– Какое… – Кёсем пришлось откашляться, она не узнавала собственного голоса. – Кого из шахзаде подозревали?
– Никого, – печально покачал головой Юзман. – Султан ничего не знал, а гарем… Султанша умела заткнуть излишне болтливые рты. Люди в гареме повиновались Хюррем-хасеки или же бесследно исчезали. Но слухи ходили, и султанша решила избавиться от любовника. Темными ночами нашептывала она на ложе своему супругу истории об измене Ибрагим-паши, вливала сладкий яд в уши султану. Разумеется, она не поведала ему о своей измене. Нет, она радела исключительно о благе Оттоманской Порты! И случилось так, что султан поверил своей хасеки.
«Как Ахмед верил мне», – мелькнуло в голове у Кёсем. Да, последние их годы с мужем нельзя было назвать безоблачными – они и не были такими! Но об измене Ахмед ничего не знал.
Но она никогда не наговаривала на Картала! Никогда не выдавала его ребенка за шахзаде!
И тем не менее…
– Султан велел задушить Ибрагим-пашу. И вот темной ночью…
Да что же у этого евнуха все события происходят темной ночью! Кёсем внезапно рассердилась, так что почти прослушала историю о последнем совместном ужине султана Сулеймана и Ибрагим-паши. Но вот историю об окровавленных руках выслушала очень внимательно.
– И говорят, – вещал Юзман, – что и до сей поры Ибрагим-паша приходит на помощь своей крови, случись его потомкам попасть в беду. А как знак своего присутствия оставляет окровавленный отпечаток ладони. По нему потомки Ибрагим-паши узнают своего почтенного предка, павшего жертвой роксоланки Хюррем и ее козней! Да пребудет же над всеми нами милость Аллаха и да избежим мы подобного, наслаждаясь благами, ниспосланными нам с небес!
– Да будет так, – кивнула Кёсем. – Благодарю тебя, о почтеннейший, история твоя вышла занимательной.
«И ее распространение необходимо прекратить как можно скорее», – добавила она про себя.
Проводив евнуха с почетом и выслушав кучу уверений о том, что память Юзмана хранит и не такие диковинные истории, Кёсем возвратилась к себе и принялась нервно вышагивать по комнате. Мысли вновь вернулись к услышанному, а от него перескочили к делам дней сегодняшних.
Сколько их было – вот таких вот потаенных детей? Шахзаде Яхья, то ли скрывшийся, то ли появившийся снова, то ли умерший, то ли воскресший… ее малыш Тургай, такой маленький, такой невинный… И вот теперь – сын Ибрагим-паши.
Или дочь?
В конце концов, что-то такое Башар упоминала в одной из дружеских бесед, да и Ибрагим-паша, если считать, что это был он, появился не перед ней – перед ней он так и не открыл лица, – а перед Тургаем и Карталом… Но Михримах, дочь Хюррем-хасеки, вышла замуж и жила долго и счастливо, перед смертью облагодетельствовав пару провинций, если верить официальным хроникам!
