По голубому потолку были рассыпаны золотые, неизвестные науке созвездия. Арку над авансценой украшали белые гипсовые завитушки и золотые и синие цветы. Над полукругом сцены виднелись розовые бутоны из ситца. Корделия догадывалась, что сказал бы по этому поводу мистер Фергюсон, но ее впечатление не пострадало.
Возможно, на нее действовало присутствие Стивена. Ей понравились "Братья Раузы" – два маленьких, очень серьезных человечка с абсолютно бесстрастными лицами, в черном трико и с черными усиками. Они кувыркались и соединялись в немыслимые акробатические фигуры; жарили яичницу, стоя на проволоке – причем выражение их лиц оставалось прежним.
Мисс Лотти Фримен понравилась ей несколько меньше. Артистка вышла в слишком обтянутом, телесного цвета трико с блестками и дешевой бижутерией; на голове у нее красовался котелок с загнутыми полями. Этот костюм показался Корделии вызывающим, а сопрано мисс Фримен – чересчур писклявым. Зато мужчины пришли от нее в восторг и без конца вызывали. У Корделии возникло ощущение, будто ей открылась доселе неведомая сторона жизни.
Общая атмосфера зала, теплая и дружелюбная, оказалась лучше, чем она ожидала. Ей импонировал маленький оркестр, аккомпанировавший выступающим, веселые, зажигательные мелодии и весьма непосредственное поведение музыкантов, которые в паузах курили и переговаривались. Иногда в зале звякали ножи и вилки: какой-нибудь проголодавшийся зритель терял интерес к происходящему на сцене и уделял больше внимания еде. Но большинство довольствовались пивом и легкими закусками. Человек с военной выправкой обращался ко всем – и зрителям, и артистам – по имени и запросто обменивался с ними шуточками. Под конец дальний угол зала утонул в голубоватых клубах дыма.
Синьор Палермо был неподражаем, однако несколько затянул свой номер; зрители заерзали. Кто-то прочел трогательный отрывок о замерзшей собаке. Потом снова вышла мисс Лотти Фримен, в пальто и кепи путевого обходчика; на этот раз Корделия отнеслась к ней с большей симпатией. Девушка затянула песенку "Обходчик", при этом она попросила зрителей подпевать. Все хором грянули:
Напрасно стараюсь смотреть веселей -
Душа веселиться не хочет.
Любовь изменила – отныне милей
Ей стал путевой обходчик.
Незамысловато и трогательно. Стивен с Корделией присоединились к общему хору и, когда песня кончилась, радостно улыбнулись друг другу. Они забыли свою горькую разлуку и в этой уютной атмосфере, вдали от темных, сырых улиц, среди беззаботных гуляк, попеременно становились то водопроводчиком Хербом и его калекой женой, то Джеком и Тедди после удачного дня на бирже, то учителем Артуром и студентом-медиком Джо, то армянским евреем Майклом и Фредом, водителем омнибуса.
Гвоздем программы стали "Бостонские менестрели" – четверка мужчин, загримированных под негров: с курчавыми париками, лоснящимися черными лицами и широко раздвинутыми в улыбке губами. Они играли на аккордеоне, банджо, тамбурине и прищелкивали кастаньетами.
Начали с песенки "Если уж быть цветком, то маргариткой". За ней последовала "Суэйни-ривер", а затем "Хозяин лежит в земле сырой". На глазах у Корделии выступили слезы.
Они досмотрели представление до конца, и только тогда Корделия опомнилась и поняла, что уже десять часов. Ей давно пора домой!
– Куда ты спешишь? – увещевал Стивен. – И кого ты боишься? Двух жалких стариков, которые даже не заметят, в котором часу ты вернулась? Останься еще ненадолго! Хочешь есть? Могу предложить сандвичи и богатый выбор напитков.
Но она ни за что не соглашалась остаться, и Стивен поручил слуге приготовить его коляску. Пока они ждали, вошла барменша – женщина лет пятидесяти, с добродушным лицом и обесцвеченными волосами. Стивен представил их друг другу:
– Это Чар, старый друг нашей семьи. А это мой друг, Корделия.
– Добрый вечер, Корделия, – сказала барменша. – Рада познакомиться.
Она окинула Корделию оценивающим взглядом, отчего той стало не по себе.
В коляске она вспомнила о дневнике Маргарет. Она думала показать его Стивену и спросить совета, но теперь это казалось мелким и несущественным, хотя по-прежнему волновало ее, так же, как слова Дэна.
– Волшебный вечер, – сказал Стивен. – Побольше бы таких!
– Да, Стивен. Спасибо тебе за все.
– Эти две недели должны стать апогеем нашего счастья. Что бы ни случилось потом, как бы мы ни распорядились своей жизнью, постараемся взять от этих дней как можно больше.
– Почему вдруг такой серьезный тон?
– Не вдруг. Между нами все очень серьезно – с самого начала. Но ведь еще ничего не решено, правда? Значит, нужно жить сегодняшним днем. Завтрашним, послезавтрашним…
Корделия устремила взор на его красивый, мужественный профиль. Стивен повернулся к ней, и в его глазах вспыхнули огни. Его присутствие и утешало, и будоражило.
– Мы не могли бы побыть вместе, как в июле? – шепнул он. – Поедем ко мне, это в паре миль отсюда. Сейчас там никого нет, кроме спящих слуг. Это слишком чудесно, чтобы упустить такую возможность. Один шанс из тысячи! Прошу тебя! – он с мольбой накрыл руку молодой женщины своей ладонью и впился взглядом в ее лицо, пытаясь во тьме угадать его выражение.
– У нас только один выход, – сказала Корделия, – хотя он и внушает мне ужас. Ты говорил, что, скорее всего, через год-другой уедешь из Манчестера. Я последую за тобой.
– Корделия, нельзя ждать годы. Мы же любим друг друга, только это и имеет значение. Если бы мы встретились несколькими годами раньше, мир благословил бы нашу любовь. Твой брак – печальная ошибка… – у него на языке вертелось: "И мой", – но он был не настолько уверен в Корделии, чтобы решиться на такое признание.
– Да, я знаю. Я ничем не обязана Фергюсонам – если принять во внимание… – ей хотелось сказать: "их возможную вину в смерти Маргарет". – Зато мои родные… Ох, дорогой, прости, я совсем запуталась.
Он продолжал настаивать, и Корделия начала потихонечку уступать.
– В тот раз, когда окно оказалось запертым, я чуть не умерла от страха…
– Прошу тебя! Твой плющ выдержит…
– Ох, нет!
– Почему? Это удобнее всего.
"В той комнате, – подумалось ей. – Комнате Брука. Но и Маргарет тоже…"
– Хорошо, – прошептала она.
Стивен был счастлив.
– Я надеялся – с самого начала, когда ты так неожиданно приехала. У тебя что-то такое мелькнуло в глазах. Но я не смел верить…
* * *
А потом уже было проще. Вчерашняя бездна не так страшна, коль скоро через нее удалось перепрыгнуть. Сегодняшний успех помогает легко отнестись к завтрашнему риску. Двадцать два года затворничества – и вдруг кокон лопается, и мотылек расправляет крылья!
