— Но вы должны развести их. Люди не любят Катрин. Генрих терпеть ее не может… Что она вам принесет? Одно разочарование.
— Хватит! — велел Франциск.
Любовники слились в поцелуе. Потом король развернул Анну спиной к себе и согнул в талии. Она схватилась за каменный парапет, и король наконец-то вошел в нее.
Анна охнула, потом рассмеялась. Ее дыхание повисло облачком в холодном ночном воздухе.
— Франциск! Да вы настоящий бык!
Я погасила лампу и отвела глаза. Несколько минут я слушала страстные звуки. И невольно дрожала, но уже не от холода.
В ту ночь я не стала читать книгу Агриппы по астрологии: мой мозг и сердце работали слишком быстро, и я не могла сосредоточиться на чтении. Думала только о том, что узнала. Лежала и смотрела на балдахин над головой.
Без наследников и без любви Генриха у меня не было никакой поддержки. Король Франциск подаст петицию Папе, и наш брак аннулируют, потому что у меня нет детей. Что ж, не я первая, не я последняя. Меня отправят в Италию, хотя во Флоренции делать мне нечего, потому что там правит Алессандро.
А Генрих, мой любимый неверный Генрих никогда больше не встанет на мою защиту. Без меня он умрет, как в моем ночном кошмаре, окровавленный и беспомощный.
Я не была на короткой ноге с Богом, что неудивительно: слишком рано я убедилась в том, что мир опасен и несправедлив. Но я молилась Ему, тому, кто правил звездами и планетами. Обещала, что останусь рядом со своим обожаемым Генрихом, буду охранять его изо всех сил, и плевать мне на собственную гордость.
Утром я поднялась усталая, но решительная и написала короткое письмо его величеству, где настаивала на аудиенции. Франциск назвал меня своей дочерью, обещал стать для меня отцом и другом. Я буду говорить только с ним и ни с кем другим. В отличие от своих врагов я не стану просить фаворитов короля о заступничестве.
Ответ пришел незамедлительно. Король согласился увидеться сразу после ритуала одевания.
В то утро на мне не было украшений, я носила траур по дофину. Его величество принял меня один в своем кабинете. К нему входили только с высочайшего разрешения. Кабинет был красиво обставлен, несмотря на излишнее количество мебели. На стенах резные панели из вишни, за некоторыми из них скрывались хранилища для секретных документов. Много места занимал письменный стол из красного дерева. На его полированной поверхности лежала карта Прованса, где, вероятно, шла война. Карта, правда, была скручена в рулон, поэтому я не видела, что на ней отмечено. Наверное, мне не хотели доверять государственные секреты.
Франциск расположился за столом. На его длинном лице отразились следы излишеств: щеки обвисли, глаза распухли. Седина, которую я заметила у него на висках после смерти дофина, появилась уже и в темной бороде. Одет он был по-рабочему — в простом черном дублете.
— Катрин, садись, пожалуйста.
Он улыбнулся одним ртом. Глаза смотрели настороженно.
— Если не возражаете, ваше величество, я постою, — отозвалась я, надеясь быстрее покончить со своими страданиями.
— Как пожелаешь, — кивнул король.
Зная, что я пришла побеседовать, и думая, что его позиция будет противоположна моей, вел он себя по-королевски. Как государь, он намерен был отстаивать интересы Франции. Когда-то для достижения своей цели он отдал врагам собственных детей, так что я, чужачка и иностранка, не могла питать каких-то иллюзий.
— Ваше величество, я к вам привязалась, — начала я, решив не притворяться. — И люблю вашего сына. Но мне кажется, для вас обоих я стала обузой. Поэтому…
У меня задрожал голос, и я молча отругала себя за слабость. Затем взяла себя в руки и снова взглянула на Франциска. Выражение его лица было жестким и осторожным.
— Я не буду возражать против развода. Я понимаю, что вы должны действовать политически целесообразно, и не обижаюсь.
Челюсть его расслабилась. Мои неожиданные откровения его разоружили.
— Только прошу…
Слова застряли у меня в глотке, горло сдавило, из глаз хлынули слезы. Чтобы их спрятать, я опустила голову и продолжила:
— Только прошу, позвольте мне, по мере моих слабых способностей, быть полезной вам и вашему сыну. Прошу вас, не отсылайте меня. Я счастлива буду служить женщине, которая станет женой Генриха. Если только я смогла бы остаться…
Опустившись на колени, я закрыла лицо и зарыдала. Я унижалась, но мне было все равно. Мое воображение рисовало Генриха, окровавленного и умирающего из-за того, что меня от него услали и мне не удалось его спасти.
Когда наконец-то я подняла глаза, зареванная и задыхающаяся, то увидела, что Франциск стоит у стола. Его переполняли эмоции. Глубоко сидящие глаза расширились, он быстро дышал, но какова была причина, страх это или гнев, я не знала. Я могла лишь, оставшись на коленях, вытирать платком глаза и ждать бури. Я ненавидела саму себя. Моя судьба была мне неподвластна, она даже Богу не была подвластна. Ею поочередно владели то повстанцы, то Папа, то король.
У Франциска дернулась щека, как в тот яркий октябрьский день, когда на его глазах разодрали на куски Монтекукколи.
— Катрин, — прошептал он.
На его лице поочередно сменялись чувства: сомнение, печаль, а потом решимость. Он обошел стол и осторожно поднял меня за плечи.
— Ни один святой не был еще так унижен, — сказал он. — Нам всем нужно учиться у тебя. Сам Господь захотел, чтобы ты стала женой моей сына и моей дочерью. В моем суде никогда не поднимут вопрос о разводе.
Король поцеловал меня в щеку и заключил в объятия.
Если бы я пыталась им манипулировать, то прижалась бы к нему и стала бы рыдать для пущего эффекта, но я говорила от чистого сердца. Наверняка он услал бы меня прочь, если бы я стала умолять его оставить меня женой Генриха. Но в первый же день нашей встречи его величество полюбил меня за мое унижение. Ему надо было только об этом напомнить.
Я была в безопасности, но лишь на время. Пока не рожу Генриху ребенка, буду ходить по краю: герцогиня так просто не сдастся; впрочем, Луиза де Гиз пока слишком юна.
Я почувствовала облегчение, когда король Франциск решил выдать Жанну за германского герцога. Тот собирался заплатить большие деньги. Война — дорогостоящий бизнес, а деньги для Франциска на тот момент значили больше, чем наследники. Жанна не отличалась особенной привлекательностью: нос у нее был слишком длинный и толстый, губы и подбородок — слишком маленькие. Но она была умна, как и ее мать, а зеленые глаза и густые ресницы невероятно красивы. Она уселась в карету, идущую в Дюссельдорф, и я с ней попрощалась. Думала, что больше мы не увидимся.
