И вот сейчас, холодным январским утром, Мадлен поняла: пришло время взглянуть правде в глаза. А правда состояла в том, что она вполне могла забеременеть. При этой мысли по телу ее пробежала дрожь. К ее удивлению, это была не дрожь отвращения, а дрожь, вызванная необычным теплом во всем теле. Мадлен знала, что Томас любит ее, – теперь она уже нисколько в этом не сомневалась. И если у нее родится от него ребенок, то он будет любить его – в этом тоже не могло быть сомнений, пусть даже у нее, у Мадлен, небезупречное прошлое. И еще она точно знала: если у нее действительно появится ребенок, то Томас навсегда останется с ней и всегда будет любить ее. Мадлен прочитала это в его глазах в тот момент, когда он, не выходя из нее, содрогался в сладостных конвульсиях. Возможно, именно поэтому, и только поэтому она удерживала его.
Не исключено, что она все-таки не забеременела. Все равно было страшно. Мадлен казалось, что она на время лишилась рассудка: ведь всего лишь одна-единственная ночь, пусть и невероятно страстная, могла изменить всю ее жизнь.
Да, она на редкость глупа.
Мадлен в сердцах пнула носком ботинка пушистый снег, и в воздух взметнулась искристая белая пыль, тотчас же осевшая на собольем мехе, которым по подолу было оторочено ее пальто. Завернув наконец за угол, она увидела вдалеке дом священника, а за ним – небольшую церковь, в которой уже, наверное, собрались почти все обитатели Уинтер-Гарден.
Мадлен тщетно попыталась не думать о прошедшей ночи и о ребенке. Мысль о том, что она, возможно, беременна, не давала ей покоя. Что ж, если у нее родится ребенок, то ей придется нести за него ответственность. Именно эта мысль и заставила ее сегодня отправиться в церковь. Дело в том, что здесь Мадлен рассчитывала встретить Дездемону. Причем в таком месте эта особа не смогла бы ее проигнорировать, так как всем присутствующим подобное поведение показалось бы неприличным.
Мадлен не понимала, почему ей раньше не пришла в голову мысль подкараулить Дездемону после вечерней службы, она уже несколько недель хотела с ней поговорить. Может быть, потому, что дома у Дездемоны они могли бы поговорить в более непринужденной обстановке, не опасаясь, что их подслушают. Кроме того, Мадлен редко посещала эту маленькую английскую церковь. Но, поразмыслив сегодня утром, она поняла: у нее нет времени на то, чтобы идти к этой женщине домой – ей бы в очередной раз сообщили, что Дездемоне нездоровится или что она отдыхает. Разговаривать на улице, конечно, тоже не очень удобно, но у Мадлен не было выбора. Она лишь надеялась, что Дездемона придет в церковь и сможет на несколько минут улизнуть от матери.
Мадлен уселась в самом дальнем ряду и принялась без малейшего интереса слушать проповедь преподобного Беркли. Тот в первый же день знакомства дал ей понять, что считает ее очаровательной женщиной и весьма рад тому, что она останется в Уинтер-Гарден. Однако викарий не одобрял того, что Мадлен поселилась под одной крышей с неженатым мужчиной. Странно, что при этом он разрешил своей дочери навещать их. Наверное, посчитал, что дочери это не повредит.
Мадлен обвела взглядом церковь и увидела женщину, которую искала. Дездемона сидела во втором ряду справа, рядом с маленьким хором, поющим фальшиво, но с чувством. На ней была пурпурная соломенная шляпа, украшенная тремя длинными перышками такого же цвета и завязанная под подбородком широкой атласной лентой. Шляпа была надета таким образом, чтобы из-под нее выбивались белокурые пряди, что очень шло Дездемоне. Пенелопы же рядом не было. А справа от Дездемоны сидела рослая девица с такими же белокурыми волосами, и они то и дело перешептывались. «Должно быть, одна из ее сестер», – решила Мадлен.
Хор допел последний псалом. Мадлен вместе со всеми встала и снова взглянула на Дездемону – та уже направлялась к выходу.
И тут Мадлен впервые получила возможность как следует рассмотреть эту женщину (на чаепитии у миссис Родни было бы неприлично ее рассматривать). Изящная, хрупкая, ухоженная и хорошо одетая, Дездемона почему-то не вызывала восхищения. По-видимому, виной тому были кислое выражение лица и слишком уж светлые голубые глаза, тусклые и безжизненные. Казалось, эта женщина не ждет от жизни ничего хорошего. Беременность уже была заметна, но, вероятно, не все разглядели ее животик – лишь самые наблюдательные. Дездемона смотрела прямо перед собой, и весь облик этой молодой женщины выражал безграничную печаль. Лицо ее казалось неестественно бледным. Очевидно, Дездемона чересчур сильно напудрилась и скрыла под толстым слоем пудры естественный румянец, который, как принято считать, присущ всем беременным женщинам. Мадлен догадывалась о причинах этой грусти, и сердце ее наполнилось состраданием и сочувствием к молодой женщине, поддавшейся искушению.
Не разговаривая ни с кем, Дездемона вышла из церкви и направилась к заснеженному саду. Сестра следовала за ней.
Отделившись от толпы, Мадлен подошла к Дездемоне, делая вид, что тоже решила прогуляться.
Повернув голову и увидев идущую рядом француженку, молодая женщина захлопала глазами – похоже, не ожидала ее увидеть.
– Доброе утро, миссис Уинсетт, – с вежливой улыбкой поздоровалась Мадлен.
Несколько секунд Дездемона молчала, видимо, ей требовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с присутствием Мадлен. Наконец, едва заметно улыбнувшись, она ответила:
– Доброе утро, миссис Дюмэ. Вы знакомы с моей сестрой Гермионой?
Мадлен перевела взгляд на девушку, шедшую позади Дездемоны, и кивнула:
– Рада с вами познакомиться, мисс Беннингтон-Джонс.
– Взаимно, мадам, – ответила девица.
Ростом она была выше сестры и более крупного телосложения. К тому же круглолицая и кареглазая. Причем глаза ее взирали на мир с поразительной наивностью, хотя Гермиона уже явно достигла брачного возраста.
– А где сегодня ваша мать? – поинтересовалась Мадлен; она хотела побыстрее покончить с формальностями и приступить к делу, так как ей казалось, что вот-вот должна появиться разъяренная Пенелопа: миссис Беннингтон-Джонс наверняка пришла бы в ярость, если бы увидела, что Мадлен посмела общаться с ее дочерью на улице.
Дездемона фыркнула и ускорила шаг. Поджав губы, сказала:
– Маме сегодня немного нездоровится после вчерашнего праздника. Кроме того, в последнее время она была очень занята – готовила мою сестру к первому выходу в свет. Так что мама очень устала...
– Понимаю, – кивнула Мадлен. – Желаю вашей маме скорейшего выздоровления.
– Благодарю вас, – пробормотала Дездемона. – Не сомневаюсь, что она скоро поправится.
Несколько секунд они молчали. Мадлен показалось, что Дездемона вовсе не стремится избавиться от ее общества. Девушка же, судя по всему, была даже рада новому знакомству.
