Стефан немедленно встал со своего места, а Роберт опустился перед ним на колено.
– Сир, – коротко поздоровался он.
Король поцеловал его и поднял на ноги.
– Рад видеть тебя, – сказал он. – Нам с тобой нужно уладить одно недоразумение.
– О да, – ответил Роберт. – Я не допущу, чтобы за мной следила ваша фламандская шавка и мешала мое имя с грязью! Не допущу, чтобы на меня нападали, когда я еду по своим законным делам.
– С каких это пор встреча с анжуйскими шпионами называется законным делом? – шагнул вперед Ипр.
– Это переходит всякие границы! – оскалился Роберт. – Но вам неизвестно понятие чести, ведь вас изгнали из семьи за бесчестные поступки!
Ипр вспыхнул:
– Не говорите мне о границах, милорд. Вы сами так далеко зашли, что обратно уже никогда не найдете дороги.
– Тихо! – поднял руку Стефан. – Моим лордам не пристало пререкаться. Я сказал, что нам нужно уладить недоразумение, а не раздуть из него ссору.
– Тогда посадите своего пса на привязь и как следует отстегайте его, – прорычал Роберт. – Я не отрицаю того, что встречался с анжуйцами, но целью той встречи было не предательство, а разведка. Как у всякого военачальника, у меня есть осведомители, и я бы принес вам от них новые данные, если бы мне не помешал этот недоумок. А так у меня нет никаких сведений о том, что делает противник. Если Ипр действовал от своего имени, мне непонятно, почему пес сидит на месте хозяина, а если нет, то что мне думать о ваших мотивах, сир?
Стефан покраснел:
– Мои мотивы – обычная предусмотрительность. А что мне думать о твоих мотивах, когда ты не приходишь открыто и не сообщаешь о том, что намерен встречаться со шпионом из вражеского лагеря? Что мне должно прийти в голову в таком случае?
Глостер расправил плечи:
– Подобные встречи требуют осторожного подхода. Я рассудил, что будет надежнее держать все при себе до тех пор, пока не получу сведения. Но конечно, теперь у меня ничего нет. Я остался с пустыми руками, и не по своей вине.
– Вы собирались предать короля! – выпалил Ипр.
Глостер едва глянул в сторону наемника:
– У вас есть доказательства? Само собой, если бы ваша засада удалась, то вы приволокли бы мой труп королю и наплели бы лжи прямо над смертельной раной у меня между лопаток. – Он направил негодующий взгляд на Стефана. – Я принес вам присягу верности с тем условием, что вы будете править справедливо и честно. И где же эти справедливость и честность?
– А ты поклялся быть верным, – парировал Стефан.
– Разве я хоть в чем-то предал вас?
Стефан поднял руки:
– Нет-нет, но ты никак не пояснил своих намерений. Давай же отнесемся к этому как к досадному недоразумению, каковым и является происшедшее. Обещаю, этого не повторится, но ты в свою очередь будь добр, сообщай мне о своих планах, не делай из них тайны. И если никто не возражает, пусть между нами воцарится мир, потому что нам пора вести армию в бой.
Глостер кивнул в знак согласия:
– Хорошо, но больше я такого не потерплю.
Стефан приблизился к нему и одарил поцелуем примирения.
– Договорились, – удовлетворенно произнес король. – А теперь помирись и с Вильгельмом.
Лицо и шея Ипра налились кровью: казалось, что он давится невысказанными проклятьями. Глостер на секунду замер, а потом схватил фламандца за плечи. Мужчины обнялись в ритуале примирения, однако их вынужденное объятие было исполнено ненависти. Псов посадили на привязь, но намордников не надели.
Вилл решил держаться от них обоих подальше, чтобы его случайно не покусали. А в том, что дело дойдет до кровопролития, он не сомневался. Схватку всего лишь отложили.
А вот что правда, а что нет, он понятия не имел. У каждого была своя версия событий, и каждый подбрасывал ветки в свой костер, пока единственно нужное пламя угасало, забытое, в стороне.
Следуя своему решению, Вилл сторонился неприятностей, но лишь чуть более недели. Король разбил новый лагерь под Ливаро с намерением вернуть себе Лизьё и заставить Жоффруа Анжуйского принять бой. Вилл лично убедился в том, что его люди поставили палатки и накормили лошадей, после чего удалился в свой шатер.
Опустив за собой откидную дверь, он встал на колени перед маленьким походным алтарем и поблагодарил Бога за то, что тот даровал ему еще один день. Он просил у Господа защиты от зла и молил о прощении своих грехов. На алтаре стояла изящная миниатюрная шкатулка, которую подарила ему королева Аделиза в те дни, когда он сопровождал ее в поездках. Вилл поставил вещицу на широкую ладонь и провел большим пальцем по изысканной лазоревой эмали и серебряной инкрустации. Внутри лежало несколько кусочков бесценного ладана и крошечная серебряная ложечка с изображением Девы Марии на рукоятке. Д’Обиньи скупо расходовал ладан, возжигал его только по особым случаям – хотел сохранить ее подарок как можно дольше. Кроме того, ладан, поднесенный Младенцу Иисусу в Вифлееме, был очень дорогим товаром, который не следует растрачивать по пустякам. В дыме ладана – дыхание Бога и царей.
Он часто думал о королеве, когда молился. В его воображении образ «царицы небес» был неразрывно связан с воспоминанием об Аделизе, какой она была на торжественных церемониях: в короне, серебряном платье и голубой мантии. Такой она и осталась для него, хотя он знал, что сейчас вдовствующая королева скромно живет в Уилтоне, посвятив себя богоугодным делам. Вилл мечтал о том, чтобы по возвращении в Англию заехать к ней в Уилтон, выразить ей свое почтение.
Его меланхоличные размышления были грубо оборваны криками извне. Он поставил на место шкатулку с ладаном и поспешил выглянуть наружу, но не успел и шагу ступить, как в него врезался нормандский воин с залитым кровью лицом. Тут же на нормандца набросился фламандец и ударил его кулаком в уже разбитый нос. От столкновения и неожиданности Вилл оступился, но оправился, схватил фламандца за плечи и толкнул в сторону. Блеснул кинжал, и Вилла полоснула по ребрам боль. Второго удара он сумел избежать, поймал фламандца за запястье, резко вывернул ему руку и обезоружил. Несколько рыцарей Д’Обиньи, стоявшие в оцепенении, пришли в себя и бросились на помощь своему господину. Фламандца общими усилиями связали, но из ночной темноты возникли его товарищи, желая спасти его, а за ними погнались еще нормандцы – повсюду вспыхивали яростные драки. Вилл нырнул обратно в свой шатер, схватил щит и меч, нахлобучил шлем. В боку колотилась боль в такт биению сердца. Он не знал, насколько сильно кровотечение, однако на внешней стороне его гамбезона[2] пятно еще не проступило.
Выскочив наружу, Вилл собрал вокруг себя своих воинов и погнал без разбору и фламандцев, и нормандцев прочь со своей части лагеря.
