Капитан снял с шеи белое полотенце, захватил им талию Мэри и притянул ее к себе. Он сел на бархатный пуфик. Полотенцем он подтянул несопротивляющуюся женщину так, чтобы она стояла меж его раздвинутых ног, лицом к нему.
Клей бросил полотенце на ковер.
С ловкостью мужчины, которому довелось на своем веку раздеть немало красивых женщин, капитан, не торопясь, раздевал Мэри, не позволяя ей помочь ему. Снимая каждый предмет одежды, он целовал обнажавшуюся белую кожу. Раздевая и целуя любимую, он говорил ей о том, что сделает все, что в его силах, чтобы этот вечер стал для нее приятным.
У Мэри не было никаких оснований сомневаться в его обещаниях. Все жестокие слова, которые они успели наговорить друг другу, были тут же забыты, как только она уступила чувственному наслаждению, которое так щедро источал этот человек:
Как только Клей полностью раздел Мэри, она сделала шаг к ванне, но он удержал ее:
– Нет, подожди немного! Совсем чуть-чуть!
Мэри чувствовала на себе его горячий взгляд. Капитан так пристально рассматривал ее, словно она была произведением искусства.
А мужчина смотрел и думал о том, что всемогущий Создатель вряд ли сотворил что-либо более совершенное, чем стоявшая перед ним женщина. По крайней мере, физически совершенное. Для женщины Мэри была довольно высокой, но не крупной. Она была удивительно стройной. Изящные линии ее тела говорили одновременно о силе и грации. Груди ее не были тяжелыми, хотя имели приятную полноту и форму. Их соски были нежно-розовыми, как у юной девственницы. Очертания ее бедер были безупречны. И хотя ни бедра, ни таз не были широки, как у некоторых более пышных представительниц ее пола, она явно была создана для любви.
Клей знал, как замечательно их тела подходят друг другу, он помнил, какой она была сладкой и страстной, как крепко сжимала его плоть, занимаясь с ним любовью. Последнее неожиданно навело его на мысль, что ей, наверное, будет нелегко родить ребенка.
Мысль об этом исчезла так же неожиданно, как и появилась. Капитан Найт встал, взял обеими руками лицо Мэри и поцеловал ее. Потом он поднял ее на руки и понес в ванну. Мэри крепче обняла его за шею, когда он наклонился, чтобы попробовать температуру воды. Клей медленно опустил женшину в душистую глубину.
– М-м-м! – вздохнула от наслаждения Мэри и положила голову на подголовник. – Чудесно! – пробормотала она.
Клей стоял и смотрел на нее, наклонясь над ванной.
– Лежи так, я сейчас вернусь!
Мэри кивнула и закрыла глаза. Усталые мышцы начали расслабляться в теплой душистой воде.
Когда Клей вернулся из спальни, глаза Мэри были закрыты, она почти задремала. Он ласково окликнул ее– по имени. Она открыла глаза и посмотрела на него. В одной руке капитан держал чистую белую салфетку из махровой ткани, в другой – пару белых полотенец. Мэри протянула руку за салфеткой.
– Позволь мне самому, – сказал он, отложил в сторону полотенца и стал на колени возле ванны.
Мэри подумала, что мужчина дразнит ее, но все же сказала:
– Нет, пожалуйста, нет! Я сама…
– Тсс! – успокоил ее капитан.
Он обмакнул в воду салфетку и потянулся за новым куском душистого мыла.
Мэри встревоженно приподнялась, когда Клей прижал намыленную салфетку к нижней части ее шеи. Но как только он прижался губами к ее губам, она тут же погрузилась в воду, положив голову на подголовник, и услышала его шепот:
– Предоставь это мне, Мэри!
У нее не было ни малейшего желания спорить. Она была покорна, как маленький ребенок, которого моет один из родителей. Только она уже не была ребенком, а он не был родителем. И это было, наверное, самое запоминающееся купание в ее жизни.
Капитан начал с плеч, потом посадил Мэри, наклонив вперед, и занялся ее спиной. Ласковое движение намыленной салфетки вверх и вниз было исключительно чувственным. Ловкие руки мужчины действовали так осторожно, словно женщина была сделана из хрупкого драгоценного фарфора. Мэри положила голову на поднятые колени и вздохнула. Ей было очень приятно.
Когда спина была вымыта и заблагоухала душистым мылом, Клей велел ей снова лечь на спину.
Она так и сделала.
Когда его сильные руки щедро намылили ее скользкие груди, женщина почувствовала, что краснеет. Под взглядом его серебристо-серых глаз, под ласковыми прикосновениями его рук ее соски стали твердеть. Клей захватил пригоршню мыльной пены и покрыл ею пульсирующие соски. Потом наклонился и сдул пену.
Капитан тщательно вымыл Мэри. Его прикосновения волновали и возбуждали ее. А когда она блаженно вздыхала и выгибалась навстречу его обернутой мыльной салфеткой руке, он смотрел на нее горящими глазами и спрашивал:
– Тебе приятно? Так лучше? Или так?
К тому времени как это эротическое купание было закончено, женщина была так возбуждена, что не могла дождаться, когда капитан займется с ней любовью.
Мэри была уверена, что он чувствует то же, что и она, потому что его загорелая обнаженная грудь тяжело вздымалась и ткань белых накрахмаленных брюк плотно обтягивала набухшую мужскую плоть.
Когда Клей вынул Мэри из ванны и начал вытирать, она уже дрожала, предвкушая наслаждение. Вытерев ее, он взял со стула и протянул ей черный шелковый халат. Стоя спиной к нему, она сунула руки в рукава, вздохнула и прислонилась спиной к мужчине, в то время как он обнял ее за талию и завязал пояс халата. Повернув Мэри лицом к себе, Клей закатал ей рукава и сдвинул на груди скользкие полы.
Его внимание сосредоточилось на ее волосах, свернутых в тугой узел на затылке. Клей не спеша, вытащил шпильки и зачарованно смотрел, как прекрасные светлые волосы рассыпаются по ее плечам, закрытым черным халатом. Он запустил в них пальцы, поднял локон, прижал к своему лицу и глубоко вдохнул.
– Я мыла их вчера вечером, – встревоженно сказала Мэри. – Но сегодня было так жарко, что…
– Пахнет приятно, – успокоил ее Клей и прижал локон к своей обнаженной груди, затем пощекотал концами светлых волос свой плоский коричневый сосок и только потом отпустил.
Затем он отвел ее в спальню. Мэри удивленно огляделась. Единственным освещением большой комнаты служили длинные белые свечи в изящных канделябрах. Французские зеркала в золоченых рамах отражали множество огоньков. На роскошном шерстяном ковре перед незажженным камином была расстелена белая дамастовая скатерть. В серебряном ведерке охлаждалось шампанское, а рядом с ним стояла пара высоких хрустальных рюмок. В хрустальной вазе был большой букет прекрасных кремовых роз. На фарфоровых блюдах была разложена еда: сыр, холодное мясо, хлеб, орехи и инжир. Через край серебряной миски свешивались ягоды темного винограда. На фарфоровой тарелке горкой возвышались сласти.
