– Я подумаю, чем вам можно помочь. Согласитесь, это сделать нелегко. Но когда представится удобный случай и его величество решит выслушать меня, я расскажу ему все, о чем вы мне только что поведали.
Пэнси припала губами к руке королевы.
– Благодарность моя безгранична, ваше величество, – прошептала она.
– Не стоит благодарности, еще ничего не сделано. Хотя, мне кажется, его величество будет тронут вашей преданностью лорду Став… как правильно?… Стейверли?
– Да, Стейверли, ваше величество, – улыбнулась Пэнси.
Она хотела еще что-то добавить, но в это время раздался стук в дверь и появилась служанка с кувшином ароматной воды. Королеве пора было одеваться, и Пэнси следовало удалиться. Она склонилась к руке королевы и коснулась ее губами, затем, присев в низком реверансе, уступила место двум другим фрейлинам, которые уже стояли рядом с ее величеством, готовые приступить к своим обязанностям. Когда Пэнси была у дверей, королева произнесла:
– Я не забуду, что вы мне рассказали, леди Пэнси. Мы должны обе просить об этом Господа в наших молитвах.
Пэнси шла по длинному коридору к себе, думая о том, как легко стало на душе. Ее охватило чувство необыкновенной теплоты и благодарности к милой королеве. Бедняжка! Нелегко быть женой самого жизнерадостного и обожаемого подданными короля, который когда-либо всходил на трон Англии. Корона, конечно, нелегкое бремя! Но у королевы она лежала еще и тяжелым камнем на сердце. От судьбы не уйдешь: она полюбила короля, назвавшего позже ее своей женой. Лучше бы мужем этой милой женщины был обыкновенный человек, а не король, раздающий любовь особам алчным и честолюбивым. И не только любовь, к сожалению!
Пэнси вошла в комнату тетушки и застала ее спящей на диване, раскрытая книга на коленях – всего лишь предлог. Она и строчки не прочитала! Книга была открыта на том же самом месте, что вчера, день назад и третьего дня.
Леди Дарлингтон не слышала, как вошла племянница, она с трудом открыла глаза, почувствовав, что Пэнси склонилась к ней.
– Вы спали, тетя Энн?
– С какой стати? – недовольно фыркнула тетушка. – Я читаю и всего лишь на миг прикрыла веки, чтобы поразмыслить.
Пэнси старалась всем своим видом показать тете Энн, что допустила бестактность и виновата, однако глаза сверкали и искрились помимо желания. Она осторожно сказала:
– Извините, тетушка, за беспокойство, но нам пора одеваться. Сегодня мы приглашены на ужин к леди Хайд.
– Я и сама не забыла! С чего бы это леди Хайд созывает ради нас гостей? – проворчала тетушка.
– Полагаю, гостей там соберется немного, разумеется, опять начнутся расспросы про Ньюгейт. Признаться, я не могу без отвращения вспоминать об этой грязной тюрьме, не говоря уж о том, чтобы рассказывать.
– Ничего, детка, не поделаешь – на тебя нынче мода, – заметила леди Дарлингтон. – Вот и сегодня поступило, по меньшей мере, пятнадцать приглашений на ужин. А я не перестаю поражаться тому, что, когда ты сидела в тюрьме, визитеров почти не было. И полдюжины не набралось бы за все время. Да и то приходили крадучись, как бы кто не заметил.
– И неудивительно! Лишний раз убеждаешься, как мало при дворе искренних друзей и как мало стоят заверения в любви и преданности некоторых, – улыбнулась Пэнси.
– Вот, вот! Рудольф как раз будет на этом ужине, – подхватила леди Дарлингтон. – Уж в его преданности сомневаться не приходится. Он каждый день наведывался ко мне, когда ты была в тюрьме.
– Его интерес мне понятен, – резко ответила Пэнси. – Если бы знала, что он будет на вечере у леди Хайд, то упросила бы тебя не принимать приглашение.
– С какой стати? Тебе нужно не бегать от него, а прямо, без обиняков, сказать, что замуж за него никогда не выйдешь, если, конечно, действительно не собираешься. Отрезать раз и навсегда! – кипятилась тетушка.
– Кузену не ответы, не слова мои нужны, а деньги, тетушка Энн! Деньги… Я нисколько в этом не сомневаюсь. К тому же он меня не любит, несмотря на пылкие заверения в своем чувстве. Я же вижу, какими глазами он смотрит на леди Кастлмэн, и абсолютно убеждена: по-настоящему Рудольф любит только ее.
– Мужчина может любить одну женщину и желать другую, – глубокомысленно изрекла леди Дарлингтон. – Не истолкуй мои слова превратно: я вовсе не хочу, чтобы ты вышла замуж именно за него. Я ему не доверяю, но почему – до сих пор объяснить себе не могу.
Пэнси хотела объяснить ей, в чем тут дело, однако промолчала. Зачем тревожить пожилую женщину? Начнет волноваться, узнав, что Люций жив и здоров, но в большой опасности. Лучше всего положиться на судьбу и оставить леди Дарлингтон в неведении.
Придя к себе, Пэнси неожиданно подумала, что чувствовала бы себя намного легче, откройся она тетушке, да и многим другим людям. Пэнси не переносила ложь и хитроумные уловки, и постоянное притворство, будто она знать не знает, кто такой Белоснежное Горло и почему он спас ее на суде, тяготило ее. Она даже чувствовала себя предательницей, когда обстоятельства заставляли лгать, но в то же время отдавала себе отчет: в нынешнем положении иначе поступать нельзя. Если властям станет известно, что они связаны с Люцием какими-либо узами, пусть даже кровным родством, это не принесет им добра. Пэнси тяжело вздохнула и подумала, какое платье надеть ей самой. Марта в тот день как раз закончила возиться с новым платьем и настояла, чтобы хозяйка облачилась именно в него, хотя Пэнси горячо доказывала, что оно чересчур роскошное для званого ужина у леди Хайд.
– Я так старалась, миледи, – умоляла Марта, – шила его, пока вы были в тюрьме. Пожалуйста, доставьте мне удовольствие. Я мечтала о том, как вы его наденете.
Решив сделать Марте приятное, Пэнси облачилась в новое платье и посмотрела в зеркало. Действительно, у нее еще не было наряда, который бы так шел ей. Платье, как и у королевы, сшито из белого атласа. Но если атлас королевского платья был плотным и стоял пышными складками, то этот – мягкий и податливый. Платье облегало каждый изгиб фигурки Пэнси, ниспадая мягкими волнами. По краям выреза, на рукавах и на лифе у талии пенились дорогие кружева. Марта приготовила и платочек, точь-в-точь как тот, что носил у сердца возлюбленный Пэнси. У нее не было драгоценных украшений, которые следовало надеть с новым туалетом, поэтому она украсила прическу двумя белыми розами, а третью задрапировала в кружевах выреза на груди. Розы издавали тончайший аромат, напомнивший ей благоухание розовых кустов в Стейверли, и она почувствовала непреодолимое желание побыстрее вернуться туда.
Пэнси уже давно поняла – жизнь во дворце не для нее. Время первых восторгов прошло, и теперь ей страстно хотелось вновь слушать веселое щебетание птиц вместо наскучивших королевских менестрелей, ощущать аромат нежных цветов вместо дорогих французских духов, коими двор злоупотреблял последнее время, – не только дамы, но и мужчины переняли эту моду у короля и щедро поливали себя духами, которые по заказу двора присылали из Парижа.
