Сенатор очаровательно улыбнулся сидевшим на крыльце.
– Миссис Мейджорс немного перегрелась.
Он приподнял свою яхтсменскую шапочку перед группой женщин, ответивших ослепительными улыбками, провел Келли через вестибюль к стойке регистратора и попросил принести ей в номер грелку со льдом.
– Миссис Мейджорс плохо себя чувствует. Я сам провожу ее наверх.
Они вместе поднялись на лифте на четвертый этаж, прошли к двери ее номера. Войдя в номер, он поцеловал ее, обхватил ладонями грудь.
– Если будешь продолжать в том же духе, у меня и в самом деле начнется жар. Иди, иди, пока не пришел рассыльный со льдом.
Он рассмеялся.
– Можешь налить мне чего-нибудь выпить. Или нет, давай будем пить коктейли внизу, когда я вернусь.
– Мне бы очень хотелось, но мы потратили столько сил, чтобы сделать из меня больную. Боюсь, им это покажется подозрительным.
– Да, наверное, ты права. Ну, я пошел.
Он быстро прошел через холл, на секунду остановился у лифта, потом решил, что быстрее спустится по лестнице.
Через несколько минут после его ухода в дверь номера Келли постучали. Вошел рассыльный, больше похожий на военного, в форменной фуражке, рубашке с медными пуговицами и обтягивающих брюках с острыми складками. В руках он держал поднос с серой резиновой грелкой и чашкой со льдом. Еще на подносе лежало письмо, сразу вызвавшее любопытство Келли.
– Специально доставлено для сенатора Гаррисона, – сказал посыльный. – Оно пришло сегодня после полудня, но наш новый служащий узнал об этом только после того, как вы с сенатором поднялись наверх.
– Я отдам его сенатору. Поставьте поднос сюда.
Когда посыльный ушел, Келли внимательно осмотрела письмо. Почерк на конверте явно женский. И никакого обратного адреса. Странно…
Покусывая губу, Келли подошла с письмом к окну, подняла конверт к свету. Низкое предвечернее солнце напоминало огромный пылающий оранжевый шар, перекатывающийся по горной гряде над озером. В его свете конверт стал почти прозрачным, и Келли разглядела сложенный втрое листок бумаги, исписанный том почерком, что и адрес на конверте. Слов она, конечно, разобрать не смогла, кроме одной последней строки в нижней части листка: «Всегда твоя, Эвелин».
Нахмурившись, она отошла от окна, пристально глядя на концерт. Повернула его и так и этак, приложила ко лбу, плотно закрыла глаза. Келли верила в ясновидение, но если она и обладала таким даром, на этот раз он ее подвел. В конце концов, она отказалась от безуспешных попыток и положила конверт обратно на поднос.
Она прошла в спальню, разделась. Страшно не хотелось так рано ложиться в постель, тем более в такой жаркий вечер, но ничего не поделаешь. Не зря же она разыграла этот спектакль перед Натаниэлем, Крис и мисс Хатауэй, не говоря уже обо всех этих жирных наседках на веранде.
Позже, когда Крис привела к ней маленького Ната, Келли сыграла тяжелобольную. Медленно, с усилием открыла глаза.
– Я, наверное, задремала. Вы давно вернулись?
– Только что. Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше, спасибо. – Она протянула руки к Нату. – Ты хорошо провел время, дорогой?
– Да, там было так здорово, мама! Как жаль, что ты и дядя Уэйн не смогли поехать с нами.
Она прижалась щекой к его щеке.
– О да, дядя Уэйн был так добр ко мне. Ты не окажешь мне услугу, малыш? После того как дядя Уэйн уехал встречать вас к пароходу, тут для него доставили письмо. Оно на подносе на кофейном столике. Отнеси ему, пожалуйста, сразу же.
– Да, мама.
Он схватил письмо и выбежал из комнаты, крича во всю силу своих легких:
– Почтальон! Идет почтальон! Специальное донесение для дяди Уэйна!
Из-под полуопущенных век Келли тайком наблюдала за Крис. Золовка стояла у изножья кровати, сложив руки на груди, и внимательно рассматривала ее. Как будто изучала незнакомый предмет под лупой.
– Ты получила удовольствие от прогулки?
– Очень живописно. А ты как провела день?
Келли изобразила слабую улыбку.
– Не слишком живописно. Ведь нельзя же назвать живописными туалетный бачок или потрескавшийся потолок комнаты. Я смотрела на них по очереди, в зависимости от того, что пересиливало в данный момент – тошнота или головокружение.
Широко расставленные глаза холодно смотрели на нее.
– Я слышала, вы с сенатором вернулись довольно поздно.
– Наверное. Доктор, к которому он меня повез, – его старый приятель. Они давно не виделись, так что эта встреча стала чем-то вроде воссоединения старых друзей. Я расстроилась оттого, что он долго засиделся. Но, в конце концов, он был так любезен со всеми нами, а мы ему доставили сегодня столько хлопот. Я считала, что просто не могу жаловаться…
– Да, похоже, не можешь. – Крис смотрела на нее инквизиторским взглядом. – А что это за доктор, к которому вы ездили? В какой части озера он живет?
Келли слабо рассмеялась.
– Господи, Крис, я так отвратительно себя чувствовала, что ничего не замечала вокруг. Уэйн наверняка называл его по имени, но у меня как-то вылетело из головы. По-моему, Джек или что-то в этом роде.
– Что-то в этом роде…
– Спроси его самого. У меня глаза закрываются. Пожалуй, подремлю еще немного.
Она повернулась на бок, как бы отгородившись от Крис.
Лежа в темноте, Келли усиленно размышляла. Нельзя, нельзя недооценивать Крис. Она становится опасной. Надо избавиться от нее любыми способами. В крайнем случае, попытаться обезвредить.
Келли поужинала у себя в комнате – безвкусным куриным салатом, по предписанию строгой няни Хатауэй.
– После такого приступа, мэм, вам вообще следовало бы есть только жидкую пищу.
Но все эти мелкие лишения не казались слишком высокой платой за наслаждение, которое она испытала в этот день с Уэйном Гаррисоном.
Уэйн… С того самого момента, как Келли увидела письмо, каждый раз, когда она думала о нем, на ум приходили слова: «Всегда твоя, Эвелин». Она не испытывала ревности к неизвестной сопернице, но ее смущала именно неизвестность.
На следующее утро она проспала до девяти часов и проснулась свежей и отдохнувшей. Распахнула окно, с наслаждением потянулась. Прохладный утренний ветер с озера развевал ночную рубашку и волосы. Она сделала глубокий вдох, почувствовала, что каждая клеточка тела живет, дышит, наслаждается, каждый нерв вибрирует. Какая чудесная метаморфоза! До появления Уэйна Гаррисона в «Сагаморе» она встречала каждый новый день без всякой радости. Теперь даже в полусне, ранним утром, она с нетерпением ждала наступления нового дня.
В дверь тихонько постучали. Послышался голос Джейн Хатауэй:
– Миссис Мейджорс, вы спуститесь к завтраку?
