Ее дыхание перехватило, кровь, казалось, ушла в низ живота — и там разлилась внутри чем-то жарким.
Заставив себя оторваться от его губ, она поднялась и встала. Горло пересохло, Атилия дышала, не закрывая рта. В глазах стоял туман.
— Прощай, Вульфсиг.
— Я буду тебя ждать, — ответил он.
Она развернулась, и быстрым шагом вышла из спальни. Заставила себя не оглядываться.
Дороги во дворец она не заметила. Даже не вспомнила, как туда ее доставили. Все время думала об этом поцелуе. Так еще никто не касался ее губ. Никогда.
* * *
Жизнь во дворце императора оказалась очень скучной и, весьма, ограниченной. Их с Сирой поселили в корпусе, где жили различные чиновники и гости не из близких. Такое объяснялось тем, что ей необходимо по закону выдержать траур. Лишь после можно проводить церемонию с ее будущим мужем. Общаться с Антиноем она могла через письма. К ней приставили личного раба — юношу вестового, для передачи писем и пожеланий.
Паренек оказался бойким с обаятельной улыбкой, которая очень к нему располагала. Он практически сразу подружился с Сирой. Иногда даже заигрывал с ней. Атилию такое сильно забавляло, учитывая его возраст — он лет на пять был моложе ее служанки.
Юноша, хоть и являлся рабом, но здесь, на Палатине, имел больше свободы, чем она сама. Им с Сирой не разрешалось заходить на территорию основного дворца. Это три четверти всего императорского комплекса. Огромный парк и сады для них оказались недоступны.
Собственно, кроме самих ее покоев и общей трапезной, она могла гулять в небольшом парке рядом и молится в двух маленьких святилищах. К ее удивлению они почти всегда пустовали. Обитатели чиновничьего корпуса предпочитали центральные храмы Рима.
Вольного выхода в город она тоже лишилась. Для того чтобы посетить свои любимые термы необходимо выписывать пропуск у специального гвардейского магистрата. Он выделял носилки и охрану, без них выйти не разрешали. Добиться этого оказалось не так просто — пропуск выдавался лишь через день. Она стала затворницей бюрократии.
Паренек посыльный мог свободно проходить практически везде. Его не пускали только в личное крыло императора и августы Сабины. Каждый день она отправляла его в свой дом с поручениями для Клеменса. И узнавала обстановку там. Два раза писала послания своему жениху Антиною. Не получив ответа — забросила это дело.
Через пару дней посыльный, вернувшись из города, стал очень бурно и эмоционально рассказывать.
— На Форуме и всех рынках сейчас только и болтают про этого главаря из Субуры. Сегодня его голову нацепили на арку. Ну, ту, что перед входом в эти самые трущобы.
— Жмыха поймали? — она решила уточнить.
— Ага, кажись, так его звали. Только не поймали. Говорят, дружок его голову притащил. Там много серебра обещали. Ну, за голову. Вот он ему ее и откромсал.
— Как же можно верить разбойнику?
— Дак, никто и не поверил. Поначалу. А после привели шмар из борделя, все знают — этот его лупанарий. Так те и узнали своего хозяина.
— Я ничего не поняла — кто его опознал?
— Ну, шамары из борделя.
— Госпожа, он говорит о волчицах из публичного дома, — Сира решила помочь разобраться.
— Ага, я так и сказал. Привели, значит их всю кодлу из этого волчатника, и мамку ихнюю разом. Те и узнали. «Жмых это, точно» — говорят, — после этих слов паренек расплылся в широкой улыбке и, глядя на Сиру, продолжил, — Я сам видел эту бошку на воротах Субуры. Как живая, только бледная и губы синие.
Он явно хотел произвести впечатление на ее служанку. Сиру такое ни разу не смутило.
— Я отрубленные бошки в Антиохии видела десятками.
— Да ладно… Я еще вызнал один секрет. На рынке форумском рабыня мясника мне шепнула. Короче, того самого дружбана, который голову притащил, тоже повязали.
— Ему не выдали обещанной награды? — Атилию такое удивило.
— Та не. Заплатить то заплатили. Отсыпали серебра прямо при всех на площади. А после, та самая мамаша из волчатника, префекту стуканула, мол, видела, как тот пырнул одного шишкаря. И его втихаря повязали и повели на крытую.
— Стоп! Я тебя через слово не понимаю. Кто кого стукнул, кого повели, чем накрыли? Ты можешь нормально говорить?
Парень стушевался и, обиженно, замолчал. Он с надеждой посмотрел на Сиру.
— Госпожа, он сказал: разбойника, принесшего голову главаря, арестовали. На него донесла управляющая публичного дома, что он зарезал кого-то из знатных. Его увели в тюрьму, так чтобы никто не видел.
— Ну, а я же так и сказал!
— Откуда рабыня мясника об этом знает?
— Да, ясное дело — служанка префекта у них берет мясо для стряпни хозяину. А хахаль еешний писарем у самого префекта.
— Все. Ты меня утомил своей болтовней. Хватит на сегодня сплетен. Вот тебе сестерций за хорошую весть. Теперь в городе будет меньше разбойников.
— Ха, госпожа, да вы наивны. Свято место пусто не бывает. А за монетку благодарствую.
Он спрятал деньги за щекой и вышел.
Атилия понимала, что вместо Жмыха и его дружков появятся другие, со временем. Только именно тот, чья голова висела на арке Субуры, не сможет теперь отомстить Германусу. Именно это ее успокаивало.
После того случая ничего особенного не происходило. Если удавалось выбраться, Атилия полдня проводила в термах.
