— Я прощаю ее, — сказал лорд Рейвен.
— Это великодушно с вашей стороны. Я знала, вы поймете. При истинной любви самое главное — счастье любимого.
— При истинной любви, — повторил он. — Весьма важное условие.
— Я уверена в этом, — отвечала Клиона. — Любовь, истинная любовь, самоотверженна и прощает все.
— Откуда вы знаете? — спросил он.
— Но я сама… — Клиона смолкла неожиданно.
Она вдруг поняла, что чуть не выдала себя, сказав о чувствах, которые испытывает. И это правда, взволнованно подумала она. Она желает ему счастья. Она любит его и ради него в эту самую минуту, если бы только могла, вернула Берил, чтобы та осталась с ним навсегда. Она боялась взглянуть на него, увидеть на его лице страдание и смотрела, как плещет веселая золотистая струя.
— Итак, вам известно: истинная любовь прежде всего печется о счастье любимого, — спокойно заключил лорд Рейвен.
— Да…
— Как же вы это узнали? Мне любопытно.
— Прошу вас, не будем говорить обо мне, — отвечала Клиона. — Это вам следует постараться понять, что произошло.
— Отлично понимаю. Видите ли, Маунтавон — мой друг. Он увиделся со мной утром сразу по приезде. Он поведал мне о своих намерениях, и я его благословил — по-моему, они с Берил идеально подходят друг другу.
— И вы все знали? — обернулась к нему с укором Клиона.
— Да, знал.
— И допустили… чтобы я, пересиливая себя, выполняла свой мучительный долг! Это бессердечно, жестоко!
Клиона вспыхнула от волнения, глаза у нее заблестели.
— Быть может, я хотел услышать о вашем отношении к любви.
— Не понимаю, почему это должно вас интересовать, — ответила Клиона с некоторым вызовом.
— Вы моя гостья, а сейчас и подопечная, и меня, естественно, интересует все, что вы думаете и делаете.
После минутного молчания Клиона заговорила в совсем ином тоне и очень неуверенно:
— Я думала об… этом! Я понимаю, какая для вас обуза сопровождать меня… когда Берил уехала. Быть может, для меня есть иная возможность вернуться домой. Но если даже и нет, обещаю доставлять вам поменьше хлопот… в путешествии.
— Вы очень заботливы. И действительно причинили немало беспокойства по дороге сюда.
— Я уже принесла извинения… за это, — отвечала Клиона. — Не очень любезно… напоминать о неприятном, тем более это произошло не по моей вине.
— Я часто вспоминаю ваше лицо, когда забрался в комнату, где вас держали бандиты, — задумчиво произнес лорд Рейвен. — В тот раз и, наверное, вчера вы, похоже, были рады меня видеть.
— Конечно, рада, — отозвалась Клиона. — Я молила бога о вашем появлении.
— Молили бога — обо мне? — Что-то в его голосе внушало ей необычайную робость, она ответила не сразу.
— Да. О ком же еще?
— Конечно. О ком же еще? — сказал он совсем другим тоном.
Снова наступило молчание. Оба глядели на струю фонтана, потом, немного погодя, лорд Рейвен сказал:
— Если не ошибаюсь, вы еще не бросили монетку в фонтан Треви.
— А теперь уже слишком поздно, — вздохнула Клиона, и у нее сжалось сердце. — Как, по-вашему, это действительно означает, что мне больше не увидеть Рима?
— А вы хотите сюда возвратиться?
— Конечно, хочу. Город еще прекраснее, чем я ожидала… и я была очень… счастлива здесь.
— Тогда, надеюсь, бросите вы монетку или нет, вы вернетесь, — сказал лорд Рейвен. — Но есть и другая монета, мы говорили о ней — может быть, вы ее нашли, пока были здесь.
Клиона не отвечала, прошло несколько мгновений, и он тихо промолвил:
— Монетка любви, ее залог.
Клиона стиснула руки. Ей пришлось даже труднее, чем она ожидала. Как хотелось обернуться к нему, протянуть руки, а он бы взял их в свои — хотя бы на миг. Смотреть на этот рот, который тогда завладел ее губами в долгом поцелуе, взглянуть ему в глаза, хоть она и страшилась его взгляда, проникавшего в самую душу. Вместо этого она заставила себя сидеть неподвижно, отвернув голову, глядя на носки туфель, видневшиеся из-под платья.
— Довелось ли вам узнать, что такое любовь, маленькая Клиона? — спросил он с поразившей ее нежностью.
— Я не понимаю, о чем вы, ваша светлость, — сказала она в ответ.
— А я думаю, понимаете, — настаивал он. — Когда вы говорили сейчас о чувствах, в вашем голосе звучали сердечность и понимание — раньше этого не замечалось. Кто научил вас?
— Никто… Это… неправда, — ответила она в волнении.
— Нет, правда, — сказал он. — Рим — город, созданный для любви, и здесь, под ярким солнцем, противоестественно говорить о чем-то ином. Поговорим о любви?
— Нет! Нет! — почти крикнула Клиона.
— Столь пылкое негодование! Отчего? Вы боитесь?
— Нет, конечно… нет.
— К чему тогда убегать от того, что так удивительно и прекрасно? Любви, Клиона, как вы справедливо заметили, невозможно противиться. Она захватывает нас врасплох, и вот ею уже полна вся жизнь, и все остальное теряет значение. Чувствуете ли вы то же самое?
— Да, — прошептала Клиона и поспешно добавила: — Я… не знаю. Прошу вас… мне надо вернуться в дом.
Она приподнялась, но он взял ее за руку. Ощутив его прикосновение, она замерла. Кровь отхлынула у нее от лица, глаза потемнели, и она испуганно посмотрела на него.
— Зачем вы притворствуете, Клиона? — спросил он.
— Я вовсе… не притворствую, — послышался ответ.
— Похоже, это так, — проговорил он. — И я чистосердечен. Сказать вам что-то? Я влюблен!
Наступило молчание, словно затих весь мир, и Клиона спросила изменившимся голосом:
— В… кого?
— Разве нужно спрашивать? — отозвался он. — Сердце не подсказывает вам ответа?
Она подняла к нему бледное лицо с дрожащими губами.
— Что вы… говорите… мне? — спросила она, запинаясь.
Он улыбнулся детскому страху в ее словах.
— Я говорю, моя дорогая, что люблю вас! — ответил он. — Люблю давно — дольше, чем позволял себе признаться. А теперь, наконец, могу это вам сказать.
Весь мир вдруг засиял дивной красотой, но Клиона еще не смела верить услышанному.
— Но это… этого не может… быть, — вымолвила она, наконец, и в голосе у нее были слезы.
— Это правда, — ласково сказал он. — Разве вы не знали правду в ту ночь, когда, обвив меня за шею руками, скакали со мной на коне, убегая от опасности? Разве вы не знали ее вчера, когда, увидев вас в объятиях другого, я чуть не убил его от бешеной ревности?
— Я… я думала, вы рассердились… на меня, — пробормотала Клиона.
— Я и в самом деле был разъярен, — ответил он. — И хотел сжать вас в объятиях и целовать, как той ночью, когда вы пытались меня обмануть, притворяясь, будто вы — Берил. Вы обиделись на меня, но я не мог подавить желания убедиться, такие ли у вас нежные губы, как в первый раз.
