— Оставь, Морфид, — сказал отец, отрываясь от газеты.
— Нет глупее? — вспыхнула мать. — Так, значит, у вас теперь кто знает правду — тот дурак? Еще хартий каких-то напридумывали!
— Глупо отвергать ее, — сказала Морфид и дала младенцу другую грудь.
Как красивы были груди Морфид, когда она кормила Ричарда! Хоть она и была моей сестрой, я не мог удержаться и не посмотреть на них лишний раз, стоило ей отвернуться. Груди Мари были круглыми и крепкими, с розовыми сосками, и такие маленькие, что умещались у меня в руке, а у Морфид они были полные и продолговатые, и на их белой коже крохотные пальчики Ричарда казались особенно красными, когда он погружал мордашку в их мягкую нежность и по чмокающему бутончику его рта стекало молоко.
— Ешь, а то обед простынет, — сказал отец.
— Ладно, — отозвался я.
— Да еще и атеист к тому же, — не унималась мать. — Если все чартисты похожи на этого вашего хозяина «Королевского дуба», то остается только возблагодарить Бога, что в Бреконе стоит гарнизон и волонтерам собраться недолго.
— Нельзя ли поменьше политики за столом? — вежливо осведомился отец. — Вы нас пичкаете ею с утра до ночи, и это было бы еще не так плохо, если бы хоть одна из вас знала, о чем говорит.
— У него в комнате висит изображение Господа нашего Христа, — сердито сказала Эдвина, — с надписью: «Се человек, который украл осла». А это никакая не политика, это богохульство.
— Вот это правильно! — подхватила мать. — Тем, кто издевается над его святым именем, не избегнуть кары; не избегнет кары и Зефания Уильямс, помяните мое слово, ибо придет Господне отмщение и преисподняя расширится и без меры раскроет пасть свою; и люди вроде Уильямса взойдут туда со всем богатством их и со славой их.
— Сойдут, — сказал мой отец из-за газеты.
— Взойдут, — сказала мать.
— Послушай, женщина, — сказал отец, — как, черт побери, может кто-нибудь взойти в преисподнюю?
— Ну, взойдет или сойдет, мне все равно, лишь бы он туда попал, — сказала мать. — А он туда попадет.
— Но при чем тут слава? — спросила Эдвина. — Какая же слава у атеиста?
— И богатства у чартиста, которому никто не платит, тоже немного, — заметила Морфид.
— О Господи! — сказала мать, обмахиваясь платком. — Стоит в этом доме рот раскрыть, как на тебя сразу все шестеро накидываются, а ведь у вас всех, вместе взятых, ума меньше, чем у меня одной.
— Ну так пользуйся им, — ответил отец. — Исайя, глава пятая, стих четырнадцатый. Поди-ка перечитай его — не люблю, когда перевирают Библию. Да и памфлетов, и «Мерлинов» тоже терпеть не могу, коли уж на то пошло. Все эти газеты рычат на нас, как львы, все учат нас, во что мы должны верить… — Он встал, подхватил Ричарда на руки и, припевая, начал его подбрасывать, чтобы он засмеялся, а Морфид, опустив глаза, убирала за корсаж свои красивые полные груди.
Не слишком-то мой отец интересовался чартистами.
Только-только мы с Эдвиной кончили мыть посуду, как в кухонную дверь ударили ногой, она распахнулась, и на пороге показались ухмыляющиеся рожи; отец так и подскочил от радости.
— Входите, входите, — закричал он и, передав Ричарда Морфид, втащил их всех в комнату — Большого Райса, Мо, Афеля Хьюза и мистера Робертса, а за ними ввалились братья Хоуэллсы и Уилл Бланавон; просто повернуться стало негде, так что мать сползла на краешек стула и давай ругаться. Они, видно, уже порядочно нализались и орали как одержимые, а у Мо вся голова была перевязана: во время боя на приз в Блорендже его здорово разукрасили. Сильным и смелым был в те дни Мо, совсем уже взрослый мужчина, недаром помещики-любители назначали призы по пятьдесят гиней, чтобы устроить его встречу с самыми прославленными боксерами Уэльса.
— Поглядите-ка, ребята, кто здесь! — заорал Мо, целуя мою мать и увертываясь от ее затрещины. — Лучшая стряпуха в Гарндирусе и самая красивая молодая мать на весь Нанти. — И он низко поклонился Морфид, а она сжала кулак и пригрозила, что вот сейчас выпрямит ему спину. Какой хорошенькой была она тогда, перебрасываясь с ними шутками и улыбаясь!
— Глаза как звезды, а силы хоть отбавляй! — сказал Оуэн Хоуэллс. — А еще хвалят девушек Кармартена. Крепко стоит на ногах, да и молока вроде бы хватает, вот поглядите. — Он сделал ложный выпад и успел-таки ущипнуть Морфид, но получил такую оплеуху, что отлетел к стене.
— Убирайтесь все вон! — крикнула мать, засмеявшись. — В поселке сколько угодно приличных, богобоязненных людей, Хайвел, а ты тащишь в дом оголтелых кулачников из Гарндируса. Кшш! — И, заливаясь смехом, она махала на них передником, пока Уилл, стоя позади нее на коленях, вытаскивал из духовки ее пирожки и раздавал остальным, а те только ахали да охали, засовывая их в рот прямо с жару. Как хорошо было, что они пришли, и орут, и распоряжаются, словно у себя дома!
— Да объясните же вы толком, — упрашивал отец, — зачем вы сюда явились?
— Сегодня в Коулбруквеле собрание, — с набитым ртом ответил Райс и, прожевав, вытер губы. — Неужто ты на него не идешь?
— Или вы тут не слышали о Зефании Уильямсе? — спросил Мо.
— Хватит, хватит! — простонал отец. — Его тут нашпиговали и зажарили и кормят им меня за завтраком, за обедом и за ужином.
— Значит, пойдешь с нами послушать его? — сказал Оуэн.
— Пошел бы, если бы он не говорил о хартиях, взаимопомощи и союзах: вы же знаете, что я о них думаю. И если я как дурак послушаюсь вас, ведь ничего другого я от него не услышу.
— Сегодня разговор пойдет о Хартии и будет жарко: говорят, из Понтипула приедет Генри Винсент.
— Зефания разъясняет шесть пунктов по-уэльски, а Винсент вбивает их по-английски.
— Куда вбивает? — спросила мать.
— Господи Боже ты мой! — сказал Большой Райс, а Морфид хихикнула. — Это же правила и установления, понимаешь? Шесть пунктов, которые рабочие вбивают в башку господам, чтобы парламент поступил по справедливости.
— Значит, до парламента уже дошло! — вздохнула она. — Неподходящее это место, чтобы туда что-нибудь вбивать, а особенно шесть правил и установлений. Вы бы лучше требовали хороших условий работы да снижения цен в лавках.
— Пора убираться отсюда, — захохотал Райс, — а то хозяин слушать ничего не хочет, а у хозяйки ум за разум зашел. Как ты, Йестин?
— Я иду, — ответил я.
— А ты, Морфид?
— Черт меня побери! — воскликнула Морфид. — Нашел кого спрашивать! Разве не я помогала организовать это собрание? Пошли вон, пока я не надавала вам пинков!
— Где Джетро?
— На заводе, — ответил я. — И пригляди, чтобы он не увязался за нами, мама. Задержи его дома, когда он вернется.
