Царица засмеялась — это был смех сквозь слезы, единственный смех, возможный для нее. Но ее слова были рассудительны.
— Если они нас предадут, у нас ничего не получится. И отец может погибнуть.
— Не предадут. А если бы и захотели, кто станет их слушать? Они просто рабы, строители гробниц, да к тому же чужестранцы. Ни один вельможа не поверит ни единому их слову.
— Молись, чтобы это было так, — сказала Анхесенпаатон. — Молись всем сердцем.
Какой бы ужасной ни считала Анхесенпаатон выходку царя, это было только началом настоящего и прогрессирующего помешательства. Или, как сказал бы он сам, возрастающих требований его Бога.
Сначала он трудился как раб среди самых ничтожных из своего народа. Затем не пожелал надевать две короны во время церемоний при дворе и выезжать на колеснице, как делал прежде, чтобы показаться народу. Днем и ночью он молился в храме, как в чумной год, не ел и пил только тогда, когда жрецам удавалось заставить его. Царь превратился в ходячие кости, обтянутые почерневшей от солнца кожей.
От младшего царя не было никакой пользы.
— Мой бедный брат, — вздыхал Сменхкара. — Он так болен. Так несчастен. Боюсь, он долго не протянет.
«Он надеется на это», — недобро подумала Нофрет. Когда-то она считала его привлекательным, но это оставалось смутным и к тому же смущающим воспоминанием детства. Даже красота второго царя казалась чрезмерной, слишком сладкой, пустой и глупой, как весь его двор и жеманные поклонницы.
Его царица была беременна и плохо себя чувствовала. Сменхара уже не был внимателен к ней так, как прежде. Она же бегала за ним, как уличная шавка за косточкой. Иногда он вспоминал, что надо бы приласкать жену, и называл ее своей милой киской, но гораздо чаще говорил с плохо скрытым нетерпением.
— Ты должна заботиться о своем здоровье! Пойди отдохни, пусть служанки развлекут тебя. Все время быть со мной утомительно.
Так оно и было, но у Меритатон не хватало ума объяснить ему, что в этом виноват он. Она ныла, хныкала и дошла до того, что пришла в слезах жаловаться своей сестре.
Анхесенпаатон, вне себя от беспокойства за отца, перегруженная царскими обязанностями, которые исполняла за всех остальных, была гораздо терпеливей с Меритатон, чем смогла бы Нофрет на ее месте. Она приласкала, успокоила и удобно устроила сестру, приказав поместить ее в прохладной затемненной комнате, где служанки обмахивали ее опахалом, а евнухи обмывали лицо ароматной водой, и позвать царского врача на тот случай, если она вздумает скинуть ребенка, еще совсем крошечного в ее чреве.
Для себя молодая царица не просила ничего, кроме глотка воды и куска хлеба. У нее было слишком много дел. Она была занята ими с рассвета и до позднего вечера.
Не то чтобы приходилось заниматься всем этим совсем одной. При желании она могла бы облегчить свою жизнь. Советчики осаждали ее со всех сторон. Дворецкий, экономы, управляющие номами Египта, придворные вельможи, жрецы, писцы, всяческие чиновники видели, что юная царица управляется там, где не смог бы никто другой. И у каждого была масса советов, как преодолеть трудности. Все, конечно, соглашались с тем, что царь болен. Очень болен. Может быть, даже умирает. Молодой царь занят только охотой, рыбалкой и увеселениями. Его нельзя обременять скучными государственными делами. Если же Сменхкару все-таки заставляли, он исполнял их быстро, но крайне поверхностно.
— Царством управляют скверно.
Так сказал Хоремхеб, играя роль простого солдата, которая прекрасно ему удавалась. Он потребовал личной аудиенции у молодой царицы и отчасти добился своего. С ней была стайка служанок и, конечно, Нофрет. Царица пригласила господина Аи послушать, что военачальник из Дельты хочет ей сказать.
Господин Аи был единственным из многих, в ком виделась какая-то польза. Нофрет полагала, что ее госпожа лучше знает, до какой степени ему можно доверять, поскольку она была царевной, царицей и его внучкой, дочерью его дочери Нефертити. Он очень нравился Нофрет, может быть, потому, что напоминал Иоханана. Когда Иоханан состарится и станет дедом, его борода и густые вьющиеся волосы, бритые на египетский манер, благородная линия носа, твердые черты лица будут такими же, как у господина Аи.
Жена господина Аи, госпожа Теи, происходила из линии Нефертари, но не кичилась своим родом, как многие из придворных. В действительности она не приходилась Анхесенпаатон бабушкой; до нее у господина Аи была другая жена, мать Нефертити. Но она обожала внучку своего мужа. Нофрет редко считала женщину благородной в полном смысле этого слова, но госпожа Теи была и благородной, и благовоспитанной.
Именно она убедила царицу принять гостя в свободной обстановке, после небольшого угощения, и теперь стояла среди женщин недалеко от Нофрет. Ее муж стоял по правую руку царицы, вроде бы непринужденно, но, как и она, был настороже.
Военачальник Хоремхеб, звеня бронзой, вошел в благоухающую и мягко освещенную комнату и принес с собой запахи песка, ветра и лошадей. Он не стал тратить время на предисловия и изъявления вежливости — даже не присел на стул, который любезно приказала подать царица, и не притронулся к угощению, лишь выпил воды.
— Скажу откровенно, госпожа, — начал он. — Царством управляют плохо. Старший царь болен или умирает — никто не знает точно, что с ним, но это наверняка одно из двух. Младший царь ничего не делает, только развлекается, как ребенок, каковым до сих пор и остается. Ты справляешься хорошо, но у тебя нет ни авторитета царя, ни силы, чтобы править, как Тийа до тебя. Ты еще слишком молода и недавно едва оправилась от болезни. Бремя на твоих плечах намного превышает твои силы.
— Я сильнее, чем кажусь, — возразила царица с холодным спокойствием, которому научилась от матери.
Хоремхеб был не из тех, кого можно смутить.
— Ты словно выкована из бронзы. Но ты еще почти ребенок. Никак нельзя было взваливать на тебя царство — но ты несешь этот груз с тех пор, как умерла Тийа. Проклятье, это очень долго!
Некоторые служанки чуть не охнули от его грубости, но царица сохранила хладнокровие.
— Ты откровенен, — заметила она.
— Кто-то же должен, — ответил он. — Послушай меня. Весть о болезни царя разошлась по стране. В Фивах уже празднуют. С храма Амона сняли печати, и скоро наступит очередь других богов. На улицах поют, что Амон проклял дерзкого царя, что царь при смерти и скоро умрет.
— Это неправда, — возразила царица с жаром, который, казалось, озадачил Хоремхеба; его глаза чуть расширились. — Мой отец так же здоров, как и всегда. Он молится, постится и выслушивает приказания Атона, а вовсе не умирает. Он даже не болен.
