Учеба с самого начала показалась Луизе Гарнер весьма утомительным занятием. А ведь она должна была выучить совсем немного: немного географии и арифметики, английской и французской грамматики, было также чтение английской истории вместе с маленькими одноклассниками. Чайные ложки знаний, которыми кормили детей восьми-девяти лет, были предназначены и для Луизы, потому что она оказалась всего лишь начинающей. Во всем учебном процессе не было ничего, чего бы она не могла схватить на лету. Голые факты о Вильяме Завоевателе, начальная история Рима от перебранок Ромулюса и Ремуса до времен Цезаря — какое в этом могло быть очарование для Лу, читавшей английскую и классическую историю на живых страницах творений Шекспира, для нее, дышавшей знойным воздухом Египта с Антонием и Клеопатрой, следующей за могущественной королевой Маргарет от дней ее молодости до полного забвения, утрат и изгнания? Утомленная пустотой своих повседневных занятий, выполняемых ею с тщательностью ради того, кто устроил ее в эту школу, Лу рискнула попросить у мисс Томпайн несколько книг для вечернего чтения.
— С огромным удовольствием, моя дорогая мисс Гарнер, — любезно ответила владычица школы, — если вы добросовестно приготовили свои занятия и подготовились к завтрашнему дню.
— Я выучила все свои уроки, сделала все упражнения, я думаю, что могла бы сделать даже больше, если бы вы пожелали. Я чувствую себя не совсем хорошо среди тех маленьких девочек, такой большой и несуразной за низкими партами, они смеются надо мной. Я уверена, что могла бы учить в три раза больше и не чувствую, что мне следует получать знания столь мизерными порциями.
— Мне очень неприятно наблюдать проявление вашего недовольства, мисс Гарнер, — сказала мисс Томпайн жестко. — Это по моему желанию вас поместили в младшую группу, чтобы вы могли постепенно подниматься по лестнице знаний, чтобы не перегружать вас вначале большим объемом. И помните, что почти во всем вы так же несведущи, как маленькие дети, на детское поведение которых вы жалуетесь. Мое мнение состоит в том, что вам следовало бы получить основательные знания, мисс Гарнер, что вам следует начать с азов, а не просто заделывать пробелы в образовании, которое развалится, как только вы его получите.
Лу, покраснела при упоминании «заделывания», думая об отцовских картинах.
— Вы чувствуете себя неудобно за партами, тогда вы можете поставить себе плетеное кресло в конце скамьи, — сказала мисс Томпайн. — Я вполне могу сделать такую уступку вам.
— Спасибо, мэм. Я буду чувствовать себя более удобно в кресле.
— Ну, а теперь, какую бы книгу вы хотели почитать? — спросила мисс Томпайн, обводя взглядом полки, аккуратно уставленные томами и находящиеся позади ее кресла. То были книги, которые на время разрешалось брать ученицам.
— Поэзию, если можно, мэм. Могу я взять Шекспира?
— Шекспир! — воскликнула мисс Томпайн, встревожившись. — Вы полагаете, что это книга, которую бы я могла дать в руки ученице этого заведения? Шекспир. Вы шокируете меня, мисс Гарнер. Я думаю, что существуют правленные цензурой издания для чтения в семейном кругу и печатаемые некоторыми издательствами, но до тех пор, пока из его произведений вычеркивают многих действующих лиц, ни одна книга Шекспира не попадет в те семьи, к которым я имею отношение. Я сама выберу для вас книгу, мисс Гарнер.
После чего мисс Томпайн вручила смущенной Лу скучную книгу, повествующую о путешествиях миссионеров по островам южных морей с фотографиями меднокожих туземцев и пространными описаниями хлебного дерева. Бедная Лу засыпала при чтении историй об аборигенах этих островов и все никак не могла заинтересоваться вопросом об их религии. Она помнила о том, как много язычников было в округе и на самой Войси-стрит, эти люди слышали колокольный звон церквей по воскресеньям, но все равно оставались дома, курили, пили, предавались праздному безделью невозможно, избивали друг друга. Лу помнила отношение к религии на Войси-стрит и удивлялась тому, что миссионерам понадобилось ехать так далеко, чтобы обращать в веру других людей.
Каждый день делал пребывание в школе еще более невыносимым для нее. Ворота знаний приоткрыли для девушки совсем немного, она чувствовала, что узнала гораздо больше из книг Уолтера Лейбэна теми ночными часами, когда спала бабушка, чем смогла бы научить ее мисс Сторкс — наставница младшеклассниц, чьи гомеопатические дозы информации только утомляли Луизу — немного дат, немного сведений о касторовом масле, немного о том, как из хмеля получают пиво, или о том, как ячмень становится солодом. Скучными, неинтересными фактами присыпали ее как пудрой. Но страстное желание узнать как можно больше о новой поэзии могло перекрывать все трудности, более того, трудности могли даже вдохновить эту сильную натуру. Но несерьезные занятия; проводимые для младшеклассниц, лишь вызывали у нее отвращение к учебе. Ее сильное желание учиться давало ей силы для тяжелого труда. Она могла бы трудиться весь день, если бы чувствовала толк от этого, но вместо учебы, которая должна была вызвать развитие ее интеллекта, мисс Сторкс давала ей детские уроки, которые Луиза повторяла, как попугай, вместе с девочками, носящими косички и передники.
«Я должна провести здесь не меньше десяти лет, прежде чем буду знать столько же, сколько мисс Портслэйд, — думала Лу в отчаянии, — а ведь и она кажется невежественной по сравнению с Уолтером Лейбэном».
Она, пария[4], рискнула задать вопрос брамину — самой образованной девушке школы. Лу разговаривала с мисс Портслэйд о поэтах и художниках и очень была удивлена узостью ее знаний по этому предмету, где знакомство с миром фантазии не заходило дальше иллюстраций из подарочных книг и материала, заданного для самостоятельной переработки; она знала об искусстве не больше, чем большой серый какаду, сидящий на бронзовой подставке в комнате для танцев — большом пустом помещении, выходящем в сад, где у учениц мисс Томпайн проходили уроки танцев.
Было очень трудно сидеть, среди учениц в классе и чувствовать себя отвергнутой, видеть взявшихся за руки девочек, ведущих конфиденциальные разговоры, и знать, что ты совсем чужая. После дознания, проведенного мисс Портслэйд, судьба Луизы была решена — она была самой обыкновенной персоной, с которой не имело смысла поддерживать отношения. Само ее присутствие в школе было вызовом для молодых леди из благородных семей. Отец мисс Портслэйд был отставной полковник, и поэтому она свысока смотрела на мисс Коллинсон и мисс Рикрофтс, чьи родители были архитекторами и владельцами магазинчиков. Мисс Портслэйд подчеркнула, что между ними должна быть, проведена разграничительная линия. Ни в одну из высших школ не могла быть принята дочь владельцев какого-то магазинчика. Но если на это мисс Портслэйд могла еще закрыть глаза, но теперь, когда появилась дочь чистильщика картин, она чувствовала, что такая линия особенно необходима сейчас, и она была проведена, отсекая Луизу Гарнер от других девочек, с которыми она жила. Холодная вежливость — вот и все, на что могла рассчитывать Луиза. Она была так же одинока, как прокаженная, у нее не было никого, с кем она могла проводить время. Некоторые добросердечные девочки среди учениц мисс Томпайн смотрели на нее с жалостью, когда она сидела совсем одна в темном конце классной комнаты и учила уроки. Они оказывали ей иногда свое внимание — говорили утешительные слова, но на большее не решались, боясь гнева мисс Портслэйд, сарказм которой считался всесокрушающим.
