— Флора, — сказал доктор, беря ее маленькую горячую руку, — был ли мистер Лейбэн единственным человеком, которого вы любили?
— Как вы можете задавать мне такой вопрос, когда у меня есть папа, которого я люблю всем своим сердцем.
— Любите? Однако вы ведете себя, так, как будто бы мир заключается в одном Уолтере Лейбэне, как будто отцовские печаль и беспокойство безразличны вам. Вы лежите на этой кровати, отвернувшись лицом к стене, и позволяете себе отчаиваться из-за того, что один мужчина ушел из жизни, забывая о том, как вы разбиваете сердце вашего отца, что вы просто убиваете его.
— Доктор Олливент, как вы можете так говорить? — воскликнула Флора испуганно.
— Я говорю вам только правду. Вы знаете, что ваш отец болен, что его жизнь держится на волоске, но вы не знаете, как ему плохо сейчас и как тонок этот волосок. Настоящую правду о его здоровье тщательно скрывали от вас. Но сейчас тот момент, когда вам бы следовало знать худшее. Для вашего отца любого рода печаль и беспокойство полны опасности.
— А что со здоровьем моего отца? Скажите мне все.
— Хроническая сердечная болезнь.
Флора бросилась на подушку и зарыдала. Ее потерянный возлюбленный ушел на второй план; тень возможной более тяжелой и глубокой утраты нависла над ее сознанием. Тупое чувство отчаяния пришло к ней. Была ли она обречена на то, чтобы потерять все, она, для которой две недели назад жизнь казалась такой прекрасной?
— И не существует никакого лекарства? — наконец спросила она, отрываясь от подушки и поворачиваясь к доктору заплаканным лицом. — Вы такой умный, вы действительно можете вылечить его.
— Время чудес прошло, Флора, но ничего, кроме чуда, не сможет помочь вашему отцу. Он знает это так же хорошо, как я. То, что я смогу сделать своим мастерством для того, чтобы продлить его жизнь, я сделаю, вы можете быть уверены в этом. Но то, как вы вели себя последние десяти дней, как будто рассчитано на то, чтобы перечеркнуть все хорошее, чего я смог добиться, более того, это может иметь фатальный эффект.
— О, какой жестокой я была, не подумав о своем отце — самом дорогом и любимом человеке на свете, которого я люблю больше, чем жизнь!
— Ваша печаль заставила страдать его. Ваши отказы от еды, ваше молчание, упрямство — не самые приятные вещи. Как это должно было мучить его. Каждая боль, которую вы нанесли этому слабому страдающему сердцу, приближала его на шаг к могиле.
— Я была не в себе, — воскликнула Флора, — каким образом еще я могла забыть об отце! Я благодарна вам, доктор Олливент, даже за то, что вы рассказали мне худшее, — продолжала она, рыдая. — Это был тяжелый удар для меня, но незнание хуже, хуже, чем обманчивая уверенность. Мой любимый, любимый отец! Он больше никогда не будет ранен моей печалью. Я обеспечу ему покой, счастье всей своей жизнью. О, доктор Олливент, будьте добры к нему — продлите ему жизнь.
— Я, будьте уверены, сделаю все, что смогу, Флора, Можно я буду вас называть так же, как и ваш отец?
— Да.
Она поспешно вытерла свои слезы. Марк не увидел следов ее былой печали, когда подошел к ее постели и нагнулся, чтобы поцеловать ее.
— Доктор Олливент отчитал меня, папа, — сказала она своим обычным радостным голосом, — я буду вести себя гораздо лучше в будущем. Если ты хочешь, то поедем завтра в Лондон.
— Олливент думает, что так для тебя будет лучше, дорогая.
— Я буду делать все, что ты сочтешь нужным. А сейчас, если ты пришлешь Джейн ко мне, то я встану и спущусь вниз, чтобы пообедать с тобой.
— Это правда, моя милая? — воскликнул обрадованно Марк, — пожалуй, так я снова стану совсем счастливым.
Как только мистер Чемни и доктор удалились из комнаты, Флора поднялась с постели, где она так много времени провела в своей печали и думала, что никогда не встанет больше с нее. С помощью служанки она оделась и уложила свои растрепанные волосы, а также прикрепила голубые ленточки к платью, которое носила исключительно для художника. Она снова возвращалась к жизни, в которой, однако, не было такого человека, как Уолтер Лейбэн. Она могла узнавать новости о художниках, их картинах, о разных удивительных творениях и в то же время знала, что он больше не сможет принять во всем этом участия. Он, который был таким амбициозным, который надеялся завоевать себе славу, в этом мире. Лучи солнца падали на нее через окно, буквально в двух шагах раскинулось голубое яркое море, которое, возможно, было его могилой.
— Прекрасный полдень, мисс, — сказала служанка, — для вас было бы хорошо спуститься вниз и прогуляться по саду немного с вашим отцом или доктором, которые так сильно встревожены из-за вас.
Флора сошла в гостиную белая, как и ее платье, и даже ухитрилась ответить на взволнованный взгляд отца улыбкой. Немало было приложено героических усилий, чтобы вызвать ее, хотя Флора отнюдь не была героической личностью. Марк предложил немного прогуляться в саду перед обедом, и девушка пошла с ним туда, где росли красные гвоздики, герань, верба и много других красивых растений, которыми садовник украсил сад по требованию мистера Чемни. Флора прошла мимо зеленого холмика, на котором она сидела, когда Уолтер сделал ей предложение, и посмотрела на это место, вспоминая о том, какой счастливой она была в тот момент. Флора села рядом с отцом во время обеда, который тот поглощал с большим аппетитом, впервые появившимся у него со времени исчезновения Уолтера, девушка даже попробовала сама съесть что-нибудь: кусочек спаржи, крылышко цыпленка и несколько клубник, принесенных доктором Олливентом. Флора пыталась улыбаться, говорить на различные темы, но было что-то в ее натянутой беззаботности, что вызывало трепет совести доктора. В черный день на утесе вспышкой своей ненависти он убил не только художника, он убил надежду и радость в ее мягком сердце.
Луиза Гарнер проснулась в длинной спальне, где два ряда прекрасно застеленных железных кроватей были расставлены с математической точностью. Открыв глаза, она оторвалась от своих сказочно ярких снов, в которых гуляла с Уолтером Лейбэном среди каштановых рощ Хэмптон-Корта. То были сны столь странного характера, что узнай о них другие, то этого бы вполне хватило, чтобы ее изгнали из пансиона.
Она была здесь чужой; глядя на длинные ряды кроватей, девушка сознавала, что среди спящих в этой комнате у нее совсем нет друзей. Пятнадцать пар глаз вскоре откроются при первых ударах гонга, и все они будут приветствовать мисс Гарнер удивительно холодным взглядом как новенькую, не имеющую ничего, что могло бы расположить их к ней.
