Она возвратилась на кухню, освещая себе путь фонарем. Мем уже вернулся и теперь громко храпел на тюфяке, лежа на спине. Дрова в печи еще не прогорели, и он от жары сбросил одеяло. На нем была короткая рубаха и ничего больше. Она подняла фонарь, чтобы получше его разглядеть.
Мем был по-прежнему хорош собой, как мужчина, он почти не уступал молодцу, с которым она была только что. В ней шевельнулось прежнее чувство. Она задула свечу в фонаре и поспешно разделась при сполохах затухающего огня в очаге. Удостоверившись, что близнецы крепко спят, торопливо улеглась рядом с Мемом и обняла его. Его тело мгновенно прореагировало на нежное прикосновение, хотя рассудок еще не сделал выбора между сном и бодрствованием.
Она прижалась к нему. Он обнял ее.
– Это ты, Лукреция Борджиа? – сонно спросил он.
– Я, Мем.
Он нащупал губами ее губы, и она удивилась проснувшемуся в нем пылу.
– Мне тебя очень не хватало, Лукреция Борджиа. Без твоей суеты и без хозяина с его пуншами здесь было совсем пусто. Тихо как в могиле.
– Я рада, что ты по мне соскучился, Мем.
Во второй раз за эту ночь она нащупала готовую к действию мужскую плоть. Он окончательно проснулся, перевернул ее на спину и взгромоздился сверху. Он стал прежним Мемом – тем самым, которого она любила, когда была еще новенькой в Фалконхерсте.
– Давай не будем торопиться, Лукреция Борджиа. Давненько я не занимался любовью по-настоящему. Девки годятся разве что для того, чтобы второпях перепихнуться. Ты – другое дело. Если мы займемся любовью с толком и с расстановкой, то запросто заделаем для хозяина еще парочку близнецов.
– Согласна, с чувством и с расстановкой, Мем. – Она прижала его к себе. – Мне бы тоже хотелось родить для хозяина еще пару близнецов. То-то он возгордится!
Их тела ритмично задвигались. Угли в печи погасли, кухня погрузилась в темноту. Парочка упоенно возилась: Мем кряхтел, Лукреция Борджиа шепотом подбадривала его. Потом все стихло.
– Кажется, хозяин получит очередную пару близнецов, – шепотом сообщила Лукреция Борджиа.
Мем не отозвался: он уже спал.
Следующим утром Лукреция Борджиа поднялась до рассвета и, ежась от холода, набросала в печку щепок и досточек, которые мгновенно занялись, стоило ей высечь первую искру. Чайник был наполнен водой по самую крышку. Дожидаясь, пока он закипит, она вышла за дверь.
Среди дубовых ветвей перекликались многочисленные птицы. В тусклом предрассветном свете Лукреция Борджиа спустилась с веранды и побрела босиком по мокрой от росы траве. После смерти миссис Максвелл цветник все больше приходил в запустение, хотя раньше он удачно скрашивал внешнюю неприглядность Большого дома. В отличие от хлопка и рабов цветы никак не способствовали благосостоянию плантации, поэтому Лукреция Борджиа, при всей своей способности восхищаться розами и геранью, и помыслить не могла об уходе за клумбами.
Несмотря на отсутствие ухода, многие цветы – предмет былых забот миссис Максвелл – выжили и продолжали бороться с сорняками. На самые стойкие и набросилась Лукреция Борджиа: она нарвала огромный, влажный от росы букет, который до поры до времени оставила на веранде.
Из кухни раздавались звон крышки чайника и шипение пара. Схватив тряпку, чтобы не обжечься, она плеснула кипятку в таз, добавила холодной воды, разделась и хорошенько вымылась, после чего растерлась ветхим мешком из-под муки. Натянув платье, она стала пинать Мема носком шлепанца, чтобы расшевелить. Близнецов пока решила не будить, чтобы они не вертелись зря под ногами. На приготовление завтрака для Максвеллов у нее оставался еще час. Она выбежала на веранду и принялась за цветы.
Результатом ее трудов стали два венка – один побольше, другой поменьше. Здесь были алая герань, лиловые гелиотропы, восково-белые туберозы, пурпурные петунии. На выгоревшей веранде это разноцветье пылало, как пожар. Лукреция Борджиа осталась довольна.
Она спрятала свои изделия до поры до времени под большим кухонным столом. С помощью подоспевшей Алисии она взялась приготовить более разнообразный завтрак, чем обычно, с окороком и вафлями. Алисия терпеть не могла держать над углями сковороду для вафель с длинной ручкой, но ей пришлось подчиниться. Вместо обычной глазуньи Лукреция Борджиа сделала омлет – нежный, с поджаристой корочкой.
Когда сверху раздалось шарканье, оповещавшее о появлении на лестнице Максвелла-старшего, она бросилась к нему на помощь, усадила в столовой и прошептала в самое ухо:
– Не удивляйтесь, масса Максвелл, сэр, если услышите гонг, как только вы с массой Хаммондом закончите завтракать. Я соберу всех к Большому дому, чтобы они поздравили массу Хаммонда с днем рождения.
– Звони во все колокола, если тебе так хочется, Лукреция Борджиа. Главное, чтобы Хаму пришелся по душе новый конь.
– Обязательно придется. И Омар – тоже.
– Но ведь Омар – не подарок, – проворчал Максвелл, пробуя нежнейшие вафли, поданные Мемом.
– Так подарите и его!
Максвелл задумался. В это время раздались шаги Хаммонда.
– Что ж, можно, – сказал он вслед Лукреции Борджиа, упорхнувшей на кухню.
Стоило Хаммонду приняться за еду, как ударил гонг.
Из конюшни и из всех хижин хлынули чернокожие, крича изо всех сил. Все они выстроились полукругом перед верандой, напротив кухонной двери.
– Что случилось? – встревоженно спросил Хаммонд, оторвавшись от еды.
Максвелл с улыбкой потрепал Хаммонда по плечу изуродованной рукой.
– Ничего, сынок, просто сегодня твой день рождения, вот все и захотели тебя поздравить. Я тоже тебя поздравляю. Будь счастлив, сын мой.
Отцовское рукопожатие было твердым и сердечным.
– И я вас поздравляю! – В столовую вбежала запыхавшаяся Лукреция Борджиа. Она заключила Хаммонда в могучие объятия. – С днем рождения, масса Хам, сэр, желаю вам счастья.
– И мы желаем вам того же! – Из кухни вышел Мем в сопровождении близнецов. Каждый держал по букету цветов. Отдав имениннику букеты, мальчики вцепились в молодого хозяина и стали карабкаться ему на колени.
Хаммонд не утерпел и, не закончив завтрака, на который Лукреция Борджиа истратила столько сил и выдумки, стряхнул с себя близнецов, вскочил и, обежав стол, обнял отца. Потом он стиснул Лукрецию Борджиа в объятиях, звонко чмокнул ее в щеку и выбежал на веранду, где его встретил дружный хор. За ним к собравшимся вышли Максвелл-старший, Лукреция Борджиа и сияющий Мем.
– С днем рождения, масса Хам, сэр! – грянул хор. – Поздравляем нашего хозяина с днем рождения!
Раздался рокот барабана, изготовленного одним из невольников, сохранившим память об африканских тамтамах. Ворота конюшни распахнулись. Рабы расступились, образовав живую аллею, ведущую от конюшни к веранде Большого дома. Из ворот выбежал конь. На шее у него пылал букет цветов, в седле сидел темнокожий мужчина с венком на шее и с белым тюрбаном на голове. Не доезжая до дома, он пустил коня галопом, а у самых ступенек осадил его, словно по волшебству. Всадник издал торжествующий клич, развернул коня мордой к Хаммонду, спешился и поднялся по ступенькам, чтобы, поприветствовав Хаммонда на магометанский манер, передать ему уздечку. При этом он произнес несколько слов на непонятном языке и улыбнулся, сверкнув великолепными белыми зубами.
