Амелия все-таки заставила себя натянуто улыбнуться:
— Я буду более чем счастлива покончить с формальностями и титулами.
Мисси, казалось, была вполне довольна ее ответом. Но Томас поднял брови, видя ее готовность идти навстречу. С ним-то она придерживалась жесткой линии, хотя… у нее не было причины проявлять подобную жесткость по отношению к его сестре. Амелия уже давно переросла состояние, когда готова была ненавидеть всех, связанных с Томасом. Она не была такой мелочной… больше не была.
— Слава Богу, наконец-то вы здесь, Армстронг. Я уж думал, что моя жена испустит дух в ожидании тебя.
Амелия вздрогнула, когда из-за её спины раздался низкий и глубокий мужской голос. Резко повернувшись, она увидела очень красивого, высокого, темноволосого мужчину, одетого по-домашнему — в рубашку и черные панталоны. Графа Уиндмира, единственного члена этого трио с ямочками на щеках, которого до сих пор не встречала. Боже! Томас и его друзья, наверное, держали в напряженном ожидании все женское население Лондона.
Мужчины дружески и непринужденно приветствовали друг друга. После того как они пожали друг другу руки и похлопали друг друга по плечам, лорд Уиндмир повернулся к ней. Потом обменялся загадочным взглядом с Томасом.
— А это, должно быть, прекрасная леди Амелия.
Он смотрел на нее с лукавым блеском в светлых глазах. Надо признать, красивых глазах. В наступившей затем тишине некоторое время никто не произносил ни слова. Амелия почувствовала, как щёки ее обдало жаром. Если слухи о ее словесных подвигах и не достигли ушей графа, Томас с охотой и радостью просветит его. Можно себе представить, как они будут склонять и спрягать ее имя.
— Джеймс, веди себя прилично. Иначе Амелия будет считать, что ты такой же дерзкий, как я, — мягко пожурила его Мисси. — Но раз мой брат совсем забыл о хороших манерах, позвольте мне представить вам моего мужа — Джеймс, шестой граф Уиндмир.
— Лорд Уиндмир, — сказала Амелия, снова приседая в реверансе.
Граф перегнулся в талии, отдавая официальный светский поклон, и, взяв ее руку в свои, поднес к губам.
— Для меня это радость и честь, — сказал он, не спеша выпускать ее руку.
— Пойдемте, Амелия. Должно быть, вы очень устали от своего путешествия.
Обращаясь к лакею, стоявшему возле широкой лестницы с несколькими саквояжами у ног, Мисси сказала:
— Стивенс, пожалуйста, возьмите багаж леди Амелии и отнесите в Розовую гостевую спальню, а багаж моего брата в Зеленую.
— Да, миледи.
Стивенс взял в руки один из саквояжей и направился к лестнице.
— Я уверена, вам хотелось бы переодеться и принять теплую ванну, — сказала Мисси, окидывая взглядом мятый дорожный костюм.
Внезапно осознав, что она выглядит не лучшим образом, Амелия заправила несколько выбившихся из прически прядей в еще недавно аккуратную куафюру. Слишком долгая дремота в карете нанесла ущерб ее шиньону, из которого выпало множество шпилек.
— Да, как вы понимаете, это был долгий и утомительный день.
Конечно, она не стала говорить графине, насколько мучительным было для нее это путешествие из-за присутствия ее брата. Она пыталась не обращать на него внимания, но постоянно ловила себя на том, что взгляд ее обращался к нему, и она тотчас же отводила его, как только замечала, что он смотрит на нее.
— Тогда пойдемте. Позвольте мне показать вам и вашей горничной гостевые комнаты. Уверена, мужчинам есть что обсудить.
Мисси улыбнулась брату и бросила на мужа столь откровенный взгляд, полный обожания, что Амелия отвела глаза. У нее возникло ощущение, что она нескромно вторгается в нечто редкое и не предназначенное для чужих глаз.
С фамильярностью, какую к ней не проявлял никто, кроме близкой подруги Элизабет, Мисси продела свою руку ей под локоть и повела к лестнице, где, очевидно, находилась спальня, отведенная ей на две недели.
— Так это и есть та самая печально известная леди Амелия, — сухо прокомментировал Радерфорд, но глаза его блеснули. — Конечно, с моей женой никто не идет в сравнение, но все же она красавица.
Радерфорд был влюблен в свою жену, и это было вполне справедливо, потому что и она страдала тем же недугом.
— Я никак не мог ее оставить в Стоунридж-Холле, — пробормотал Томас.
— Во всяком случае, ты убедил себя в этом, — хмыкнул Радерфорд.
Не успел Томас ответить, как раздался звонок в дверь. Появился еще один лакей, который поспешил отпереть замок. Все присутствующие оцепенели при виде Картрайта со шляпой в руке. В обычных обстоятельствах присутствие друга порадовало бы Томаса, так как сулило приятое времяпрепровождение и веселую дружескую беседу — одновременно остроумную и интеллектуальную. Впрочем, так было до последнего визита Картрайта. Что, черт возьми, с ним произошло? Много лет назад они пообещали друг другу, что никогда ни одна женщина не встанет между ними. Подавив свои чувства, Томас заставил себя улыбнуться. Если улыбка получилась неискренней, то тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере он попытался вести себя по-дружески сердечно.
Картрайт вручил лакею свою шляпу и плащ и двинулся навстречу друзьям. Радерфорд приветствовал его и протянул ему руку.
— Мисси сказала, что ты приедешь только завтра.
Мужчины тепло улыбнулись друг другу и обменялись рукопожатием.
— Я выехал раньше, чтобы избежать давки, потому что завтра, можно не сомневаться, все отправятся в путь. А сегодня, по счастливой случайности, в поезде к моим услугам был почти весь первый класс.
— Похоже, это не случайность, а тонкий расчет, — заметил Томас.
В обращении с Картрайтом он предпочел сейчас саркастический тон, которого они оба часто в шутку придерживались. Неожиданно лицо Картрайта стало серьезным, он повернулся к Томасу и посмотрел на него. В наступившей тишине напольные часы в холле, казалось, затикали особенно громко. Улыбка Томаса начала бледнеть, а Картрайт поднял брови.
— После того как ты выкинул меня из своего дома, я не был уверен, что ты еще разговариваешь со мной, — произнес он.
Обеспокоенный взгляд Радерфорда метался между ними.
— Может, один из вас будет так любезен и объяснит мне, о чем речь? Похоже, я что-то упустил.
Глядя на Томаса, Картрайт медленно снял перчатки и протянул Томасу руку.
— Все уже позади. Верно, Армстронг?
Томас сжал обеими руками холодную ладонь друга, принимая предложение мира в том духе, в каком оно было сделано.
— Все уже забыто.
— Но…
— Оставь, Радерфорд, Это чепуха.
Тон Томаса не допускал продолжения дискуссии. Для него инцидент был исчерпан и забыт. — Обед в восемь?
