— Осмелюсь заметить, даже злодей синьор Монтони не смог бы стерпеть общество той, которая смеялась бы над его недостатками, — заметил он. — И у Дарси едва ли появился бы шанс спасти вас за то время, в течение которого этот злобный синьор сумел бы вытерпеть вас у себя в заточении.
Все дружно рассмеялись.
— Вас вышвырнули бы с башни уже к концу двадцатой страницы, — воскликнул Фоксуэлл.
— Нет, сэр! — воскликнула Элизабет. — Я бы пригрозила ему продолжать смеяться над ним из могилы и тем заставила бы злодея побледнеть от ужаса. Он освободил бы меня и дал коня, чтобы я убиралась на все четыре стороны, и поскорее. И я ехала бы верхом, а в ушах у меня еще долго звенели бы его проклятия.
— Горные ущелья вторили бы тебе ехидным смехом, в то время как он мерил бы шагами крепостные укрепления, скрежеща зубами, — добавил Дарси.
Элизабет взглянула на мужа: в эту минуту он искренне радовался и был открыт своим друзьям. Немногие из окружения Дарси видели его таким. Как же ей было приятно, что в этот вечер она оказалась вместе с ним! Они все счастливо смеялись, довольные своей дружбой. Джорджиана улыбалась застенчивой, но счастливой улыбкой и изредка вступала в беседу. Миссис Фоксуэлл басовито хохотала, а Джейн элегантным движением прижимала платочек к глазам. Это вызывало у Элизабет новый взрыв хохота. Фоксуэлл первым увидел молодого человека, стоявшего в нескольких шагах от их стола. Элизабет тоже посмотрела в ту сторону и перестала смеяться. Она коротко кивнула ему и тут же отвернулась к друзьям. Он шагнул вперед.
— Добрый вечер, мистер Гловер, — произнесла Элизабет с холодной вежливостью. Дарси резко повернулся на стуле, смех за их столом замер, и все с любопытством стали разглядывать известного драматурга.
— Добрый вечер, миссис Дарси. — Он откинул назад прядь густых черных волос, которые падали ему на глаза. Она снова отвернулась. — Я думал увидеть вас раньше. Вас очень не хватало у леди Инглбур.
— Полагаю, вы сильно преувеличиваете, мистер Гловер. — Он кусал ноготь большого пальца и капризно хмурился. Элизабет произнесла, обращаясь к мистеру Фоксуэллу: — Вы не можете вообразить себе, какой самозванкой я чувствую себя среди литераторов у леди Инглбур.
— Не верю, вы совсем так не думаете! — с горечью воскликнул Гловер.
— Вы не смеете говорить с моей женой подобным образом, сэр! — Дарси поднялся, и Гловер в замешательстве посмотрел на него. Он ошеломленно оглянулся на Элизабет.
— Я говорю, что думаю, а вы, мистер Гловер, вольны толковать мои слова, как вам угодно. — Она говорила беззлобно, словно мягко увещевая ребенка.
Секунды две он смотрел на нее сумасшедшим взглядом, а потом пробормотал извинение. Элизабет едва заметно пожала плечами. Он ушел прочь.
— Это что, образец возвышенной беседы на Парк-лейн? — поинтересовался Фоксуэлл. — Этот тип похож на какого-то цыгана.
— Маркиза и пикнуть ему не дала бы, будь она с нами, — ответила Элизабет.
— А мне даже понравился этот ваш мистер Гловер, — сказал Фоксуэлл. — Было бы забавно потолковать с ним, встретив его на вашем следующем приеме.
— О да, правда, — согласилась его жена. — Когда он так близко, у него такой изможденный и измученный вид. Я уже обожаю его. — Казалось, она буквально вторила Арабелле Уиттэйкер.
— Вы серьезно? — от неожиданности выпалила Джорджиана.
Элизабет рассмеялась и сжала руку девушки.
— Знаете, это великий дар — артистическая натура, — задумчиво заговорил Фоксуэлл. — Чем более неотесан и непредсказуем ты в своем поведении, тем более интересным тебя находят окружающие, особенно дамы. Возможно, и мне стоит начать культивировать в себе некоторую резкость, тогда в сочетании с общей несносностью эффект получится поразительный.
— Хватит с нас и твоей язвительности, Фоксуэлл, — остановила его жена. — Я буду благодарна тебе, если ты станешь выпускать свой яд, продолжая оставаться джентльменом в своих речах и поступках.
— И прошу вас, продолжайте щадить наш теплый дружественный круг, направляя острие вашего ума на других, — добавила Элизабет.
Все снова весело засмеялись. Элизабет посмотрела на Дарси. У него резко испортилось настроение, и он свирепо смотрел куда-то вдаль.
Вызвали кареты. Увидев лакея, Дарси встал со своего места.
— Дорогая, ты готова? Карета ждет. — Они распрощались. Дарси подал руку Элизабет, и они под руку направились к карете. Она прильнула к нему и что-то прошептала. Он улыбнулся в ответ и погладил ее по руке. Стоявший в противоположном углу большой залы Гловер заметил эту сцену и погрузился в неизбывное отчаяние, совершенно неадекватное увиденному.
— Ах, вот и она, наша прекрасная прогульщица, со своим господином, обожаемая и обожающая! — воскликнул Уиттэйкер, проследив за взглядом Гловера. — Какая трогательная сцена! Кто из нас использует эту сцену в своей пьесе? Уступлю ее тебе, Гловер, если только ты не превратишь все в фарс.
— Я пишу комедии, потому что они продаются, Уиттэйкер.
— Ты излишне чувствителен сегодня, мой друг. Бери пример с меня! Поменьше поклоняйся музе.
— Тебе, Уиттэйкер, не приходится зарабатывать на жизнь работой. Я только приступил к созданию своего истинного творения.
— Дорогой сэр, мы надеялись услышать небольшую часть вашей новой работы сегодня вечером, — заметил кто-то из их компании.
— У меня отпало всякое желание, когда подошла моя очередь, — пробурчал Гловер.
— Неужели отсутствие нашей прекрасной дамы так повлияло на твое настроение? — поинтересовался Уиттэйкер, нанося предательский удар приятелю в спину. — Боже мой, я прав! Выкинь ее из головы, забудь о ней, Гловер! Поверь мне, дружище, ты ей вовсе не интересен.
— Но почему я не могу ценить ее мнение? — пробормотал драматург. — Леди Инглбур называет миссис Дарси одной из самых оригинальных женщин, которых она когда-либо встречала. Она особенная, и ей присуще сочетание ума и высоких принципов.
— Между тем некоторые из нас больше ценят ее за лукавство и прекрасные глаза.
— Можешь смеяться, Уиттэйкер, сколько тебе влезет. У тебя особые наклонности. Я же восхищаюсь ее мыслями.
— Она не раскрывает своих мыслей, мой введенный в заблуждение друг. Но так или иначе, ее юмор забавляет меня.
Гловер лихорадочно оглядел сидевших в зале. Большинству этих мужчин хватало порядочности счесть игру, затеянную Уиттэйкером, предосудительной, но стервятники «Зависть» и «Злословие» уже парили у них за плечами. Он откинул назад черные волосы.
— Надеюсь, не все из нас такие циники. — Он так резко подскочил, что уронил стул.
