– Я ее не виню. Другие тоже не хотели, чтобы я болтался около них.
Губы Джоан приоткрылись, глаза наполнились жалостью. Проклятие! Он не хотел, чтобы она его жалела!
Тристан кашлянул, прочищая горло, но она заговорила раньше, чем он успел открыть рот:
– Вы выгнали своих кузин и тетю из этого дома?
– Что? – Тристан нахмурился. – Нет. Два месяца назад тетя заявила мне, что с нее достаточно, она больше не желает жить в этом доме. Он слишком темный, старомодный и маленький, чтобы подобающим образом провести в нем сезон. И через день после того как она мне это заявила, они переехали. Я никогда не просил ее уйти из этого дома и не говорил ничего, что могло бы вынудить ее переехать.
– Тогда почему она просится обратно?
Тристан прищурился.
– Я вижу, она с вами об этом говорила.
Почему-то сама мысль, что Джоан слушала желчные речи тети Мэри и поверила им, раздражала его еще сильнее, чем сообщение, что тетя Мэри рассказывала о нем небылицы.
– Вообще-то мне рассказала ваша кузина Элис, – уточнила Джоан. Ее щеки слегка покраснели. – Она сказала, что вы бессердечно отказались позволить им вернуться, хотя тетя вас умоляла.
Тристан хотел было оправдаться, но потом передумал.
– Я годами был ее тяжким крестом, – сказал он, – так почему я должен измениться?
Глаза Джоан сверкнули.
– Я этому не верю! Меня только удивило, почему она остановила совершенно незнакомого человека в магазине шляпок и принялась рассказывать такие вещи. Эванджелина сказала… – Джоан смолкла на полуслове, прикусив губу. – Эванджелина сказала, что леди Берк зловредная женщина, которая никогда вас не любила, и что ей не нравился ваш отец. – Джоан повернулась, чтобы еще раз оглядеть комнату, а Тристан в это время уставился на нее с удивлением. – Она хочет вернуться, потому что дом стал намного лучше, ведь в этом все дело? – прошептала она. – Потому что вы сделали его намного лучше, чем она когда-нибудь могла бы сделать сама? Хотя я подозреваю, что главным улучшением был ее отъезд.
Губы Тристана почему-то сами собой растянулись в улыбке.
– Я согласен.
Вопреки всякой логике, Джоан почему-то было очень приятно увидеть недоверчивую улыбку, тронувшую его губы. Он выглядел очень удивленным и очень довольным ее словами. Казалось, она настолько его поразила, что с его лица слетела обычная дерзость. В глазах появилось то же самое выражение, как в тот раз, когда он сказал, что никогда бы не стал ругать ее лицо. Вместо того чтобы встревожиться, Джоан пришла в восторг, радуясь, что впервые смогла мельком увидеть настоящего Тристана, без маски.
И теперь она понимала, почему он так редко открывается. У нее сжалось сердце, когда она представила его одиноким маленьким мальчиком, который чувствовал себя нежеланным для своих родных и отчаянно нуждался хоть в какой-то теплоте, преданности или просто дружеском общении. Дуглас годами завидовал свободе Тристана делать все, что он пожелает, и Джоан с ним соглашалась без раздумий, но сейчас узнала, что у его свободы была оборотная сторона. Да, у него не было родителей, чтобы его наказывать, отчитывать или ограничивать, – но и чтобы его утешать, радоваться успехам, любить. Понятно, почему он стремился провести школьные каникулы в доме у какого-нибудь друга, – потому что иначе ему пришлось бы жить у тетки, которая его открыто презирала. Тогда-то он и научился говорить что угодно, всему бросать вызов и добиваться того, чего хочет. А последствия стали видны лишь позже.
– Хватит на эту тему. – Джоан надоело говорить о противных Берках. – Вы покажете нам остальную часть дома?
– Конечно.
Тристан предложил ей опереться на его руку, что она и сделала. Он привел ее в заднюю гостиную – небольшую комнату со сводчатым потолком и круглыми многостворчатыми окнами.
– Вот это самое современное из всех удобств, – сказал Тристан, отодвигая узкую панель в стене сбоку от камина.
– Что это?
Джоан вопросительно улыбнулась и заглянула в открывшееся пустое пространство, но не увидела ничего, кроме каких-то болтающихся веревок. Тристан встал на одно колено и потянул за веревку.
– Это подъемник для угля, – сказал он. – Его можно загружать внизу в подвале и доставать уголь по мере необходимости. Слугам больше не нужно будет таскать по лестнице тяжелые ведра.
– Какое умное изобретение. – Джоан наклонилась ниже и заглянула в глубину шахты, увидев металлический ящик. – Это вы придумали?
Он не ответил. Тогда Джоан оглянулась на него и вдруг поняла, что стоит в неприличной позе. Взгляд Тристана был устремлен на вырез ее платья, который оказался прямо на уровне его лица, и это открывало ему отличный вид в глубину ее корсажа. Ей нужно было всего лишь выпрямиться, но почему-то она не могла пошевелиться. Не хотела пошевелиться. Теперь в выражении лица Тристана не было даже намека на издевку, поддразнивание или циничную насмешку. Его глаза потемнели от неукротимого желания, и Джоан вдруг поняла, что чувствовала леди Констанс, когда на нее смотрели ее любовники. Теперь она знала, почему леди Констанс так многим рисковала ради своих любовных приключений, – под таким взглядом женщина чувствовала себя дерзкой и безрассудной и у нее возникало острое желание удержать внимание мужчины.
Взгляд Тристана, дерзкий, как прикосновение, медленно опустился вдоль ее шеи, и ее кожа, казалось, натянулась. Джоан вспомнила, что она чувствовала, когда сама гладила себя пальцами в этих же местах. С ее губ сорвался негромкий вздох. Эванджелина скрылась в другой комнате, и только отдаленный стук молотка напоминал, что они не совсем одни.
– Да, – прошептал Тристан. – Это была моя идея. – Он открыто, даже демонстративно, смотрел на ее грудь. Под его взглядом Джоан почувствовала тепло и покалывание в груди. – У меня много, много идей.
Джоан попыталась отыскать в голове какую-нибудь умную мысль.
– Э-э… подъемник для угля – это блестящая мысль.
– Вы правда так думаете? – Тристан провел пальцем по золотому шнуру, окаймляющему ворот ее платья. – Это даже не самая любимая из моих идей.
Джоан подозревала, что находится на грани обморока. Только этим можно было объяснить такое ощущение, что она нетвердо стоит на ногах, как будто в любой момент может потерять равновесие. Казалось, все куда-то отступило – все, кроме Тристана, который все еще стоял перед ней, опустившись на одно колено. Его палец коснулся ее открытого плеча, и она поежилась. В зеленых глазах лорда Берка вдруг появилось выражение незащищенности. Он поднял ее подбородок так, как будто собирался наклониться к ней – лишь слегка – и поцеловать ее.
