— Скажите, что нужно делать и чем я могу быть полезна?
— Как раз об этом мы и вели речь. Присоединяйтесь, прошу вас.
Он жестом пригласил ее к кострищу, вокруг которого — Амисия только сейчас это заметила — сидели какие-то люди. Среди них, как и следовало ожидать, находились Уолтер и Карл. Рядом примостился деревенский староста Эдгар, а подле него — сэр Джаспер, которому сошло с рук, что во время его дозора Гален морем добрался до замка и вызволил из темницы аббата. В угоду своему августейшему покровителю Гилфрей отправил более половины гарнизона под знамена короля. Теперь каждый стражник был на счету, и это оказалось на руку заговорщикам: им удалось заручиться поддержкой того, кто стоял на одном из самых важных постов, охраняя выход из замка.
Амисия присела рядом с Уолтером. Слушая речь высокого, плечистого воина, она расцветала улыбкой. Раз уж в их стане появились такие удальцы, можно было смело надеяться на победу.
Мрачная, безлунная ночь тяжело опустилась на твердыню замка Дунгельд. У Амисии учащенно стучало сердце. Она исподтишка наблюдала за одиноким стражником, стоящим к ней спиной на парапете. Сейчас настало время ей сыграть свою роль. Она не имела права сплоховать — в таком случае весь план пошел бы насмарку.
— Сэр Освальд… — Рыцарь обернулся к девушке, подозрительно сощурившись при ее приближении. — Надеюсь, вы не откажетесь согреться ягодной наливкой.
Амисия протянула ему наполненный до краев кубок, огромным усилием воли унимая дрожь в руках, чтобы не расплескать ни капли.
Усомнившись в искренности такого неожиданного предложения, Освальд даже отступил на шаг назад.
С медоточивой улыбкой Амисия пустилась в покаянные объяснения:
— В последние дни я долго перебирала в уме свои глупые девчоночьи выдумки и пришла к заключению, что мне пора повзрослеть, залечить старые раны, начать новую жизнь.
Это была чистая правда; от нее Амисия незаметно перешла к лукавству. Подняв повыше гравированный серебряный кубок, тускло блеснувший в темноте, она продолжила:
— Пусть наши с вами раздоры канут в прошлое. Забудем долгие годы холодной неприязни, которые разделяли нас с тех самых пор, как вы уронили с этой самой башни моего нефритового единорога.
Освальда не оставляли сомнения. По своему положению он стоял выше всей челяди и пропускал мимо ушей досужие толки, однако и до него доходили слухи о войне характеров, которая велась между этой девушкой и ее отчимом. Но мыслимо ли было отвергнуть знак примирения, предлагаемый падчерицей самого барона Гилфрея, которая когда-нибудь станет полновластной хозяйкой замка. Ждать этого оставалось, как видно, недолго — здоровье барона ухудшалось с каждым днем.
Амисия едва не прыснула, когда сэр Освальд взял протянутый ему кубок и лихо осушил его, запрокинув голову. Принимая из загрубелых рук порожний сосуд, девушка присела в вежливом реверансе и склонила голову, чтобы спрятать непрошеную усмешку.
Освальд про себя подивился женской переменчивости, но тут же вернулся к своим обязанностям.
Прошло совсем немного времени после ухода Амисии, когда он почувствовал, что его одолевает дремота. Он на миг привалился к шершавой каменной стене, но вовремя одернул себя и начал притопывать ногами. Оставалось только надеяться, что ночная прохлада разгонит сонливость; пару раз тряхнув головой, Освальд направился в дальний конец парапета. Кто же мог предполагать, что его так развезет от какой-то наливки?
Остановившись между башенными зубцами, начальник стражи тщетно вглядывался в сумрачную морскую даль. Внизу с оглушительным шумом бились волны. Немудрено, что он не услышал, как кто-то подкрался к нему сзади. На голову Освальда обрушился тяжелый удар, от которого он лишился чувств. Одетый в темное человек подхватил падающего рыцаря и взвалил его, как куль, себе на плечо.
— Эх, Освальд, Освальд, что тебе стоило отправить меня в ночной дозор — так нет. Теперь мучайся с тобой, — еле слышно ворчал Джаспер, сваливая свою бесчувственную ношу на пол в пустующей каморке. Впрочем, он прекрасно знал, что начальник стражи свято блюдет свои обязанности — крутой нрав хозяина был тому порукой.
В тот вечер у барона так распухли ноги, что он не смог спуститься к ужину. Сэр Освальд всполошился и решил самолично заступить в ночной дозор вместо Джаспера. Все планы заговорщиков помешать завтрашней казни повисли на волоске. Но такой поворот событий можно было предвидеть: случись что за время недомогания барона, отдуваться пришлось бы начальнику стражи, поэтому Освальд счел за лучшее не смыкать глаз.
Джаспер с самого начала терзался мрачными сомнениями. Среди заговорщиков он был единственным, кто мог беспрепятственно проникнуть в крепость до захода солнца и одолеть стоящего на парапете Освальда. Но Освальд, скорее всего, успел бы позвать на помощь. Джаспер благословлял Амисию за ее выдумку со снотворным зельем.
Не теряя времени, Джаспер стянул с Освальда форму караульного, крепко-накрепко связал своего пленника по рукам и ногам, а потом заткнул ему рот кляпом. Прихватив смоляной факел, предусмотрительно оставленный в углу, он затворил за собой дверь, зажег факел от пламени Масляной коптилки над лестницей и поспешил выйти на парапет — однако не для того, чтобы охранять крепость от нашествия. Широкие взмахи горящего факела известили кого следует, что путь свободен.
К тому времени, когда серые предрассветные сумерки тронули восточный край неприветливого неба, в каморке на верхнем этаже замка уже было тесно от скопившихся здесь людей. Стражник в караульном мундире с чужого плеча стоял в дозоре подле кованой двери, запертой на засов. До назначенного бароном рокового часа оставалось совсем немного; во дворе замка уже собирались молчаливые толпы подневольных работников.
Из дверей башни показалась Амисия. Она всегда избегала пользоваться парадным входом и теперь в нерешительности остановилась перед длинной деревянной лестницей, ведущей вниз, в главную залу, а оттуда во двор. У подножия ступеней уже ожидала леди Сибилла, которая жестом приказала дочери спуститься. Лицо хозяйки замка выглядело привычно-отрешеннным. Хотя Амисия внутренне ликовала в надежде на благополучный исход, она тоже изобразила полную безучастность.
Сколько раз она завидовала материнскому самообладанию, да так и не научилась его перенимать. Но сейчас нельзя было допускать ни малейшего промаха. Поначалу напускное равнодушие далось ей с трудом, но когда она мысленно представила, что будет дальше, в ее душу закрался неподдельный страх.
