— Эйлит, неужели ты беременна?
С трудом подавив очередной приступ тошноты, Эйлит искоса посмотрела на Фелицию.
— Это уже заметно? — слабо пролепетала она.
— Нет, но я догадалась. Слабость, тошнота… Это на тебя не похоже. Утром я заметила, что ты отказалась от хлеба и эля. У тебя под глазами такие темные круги, будто не спала неделю. Насколько я понимаю, ты ждешь ребенка от Рольфа, — сурово добавила Фелиция. — Увидев вас на Рождество, я поняла, что рано или поздно вы станете любовниками.
— Это случилось в феврале, когда он вернулся с севера. — Эйлит снова покосилась на подругу. — Я люблю его. Неужели ты собираешься упрекать меня в этом? Неужели ты упрекнешь меня в глупости?
Фелиция выразительно цокнула языком.
— Как видишь, я оказалась права, — с негодованием бросила она. — Ты не вняла совету, который я дала тебе перед твоим отъездом. Зная твое упрямство, я не решилась настаивать. Я хорошо помню взгляды, которыми награждал тебя Рольф, когда ты кормила Бенедикта. Он уже давно желал тебя. — Фелиция пощадила подругу и не высказала вслух своей уверенности в том, что для Рольфа процесс охоты за жертвой куда важнее конечного результата. В конце концов, у Эйлит есть своя голова на плечах. Кроме того, не исключено, что Рольф действительно нашел то, что искал. — Скажу тебе одно: будь осторожна. Не отдавай ему всю себя. Я уверена, он не оценит это по достоинству.
Эйлит слабо улыбнулась и положила руку на живот.
— Говорить об осторожности слишком поздно.
От Фелиции не укрылась одна деталь в поведении Эйлит: во время разговора всякий раз, когда упоминалось имя Рольфа, она поглаживала шрам на левом запястье. С таким трепетом женщины прикасаются к любимым украшениям, а монахини из Сент-Этельбурга — к крестам во время молитвы.
— Сейчас он в Нормандии, со своей женой, — пробормотала Эйлит. — Мне становится не по себе от одной мысли, что он с ней. Я стараюсь удержаться от ревности. С какой стати мне завидовать ей? Что она получает от него, кроме мимолетных визитов вежливости? — Она с тоской посмотрела на Фелицию. — Когда я была замужем за Голдвином, я знала, что он принадлежит только мне. Если бы не война, мы продолжали бы жить спокойной, мирной жизнью. Но я увидела в небе хвост кометы, и все изменилось. Признаюсь, я никогда не была так счастлива… и одинока, и напугана, как сейчас. — Эйлит посадила Бенедикта на колени и обняла его.
Фелиции нечего было возразить.
— Когда должен родиться ребенок? — поинтересовалась она. — Может, ты захочешь, чтобы я приехала к тебе накануне родов?
— В феврале. — Эйлит ворошила рукой густые темные кудряшки на макушке Бенедикта. — Видимо, к празднику святой девы Марии. Я буду просто счастлива, если ты приедешь.
— Я обещаю тебе это, — с жаром заявила Фелиция, в глубине души, однако, не испытывая такого энтузиазма. Воспоминания о собственных родах, чуть ее не погубивших, наводили на нее неподдельный ужас и отбивали всякое желание сидеть у постели роженицы. Только неоплатный долг перед Эйлит не позволял Фелиции отказать ей в моральной поддержке.
Дул свежий морской ветер. То падая вниз, то взмывая вверх, судно гарцевало на волнах, как резвый двухлетний жеребец. Рольф смотрел на приближающийся английский берег. Расплывчатое серовато-голубое пятно приобрело более четкие очертания: показалась сверкающая как белый мрамор скала с нежно-зеленой вершиной. Над полосатыми парусами кружили крикливые чайки и бакланы. Сердце Рольфа трепетно забилось в предвкушении встречи с Эйлит. Он спешил к ней, спешил вернуться в «гавань своего сердца». Английская земля звала и ждала его. Он невольно оглянулся, но берег Нормандии уже скрылся за горизонтом. За кормой не было ничего, кроме обманчивой морской глади.
Неожиданно перед его глазами всплыло печальное лицо Арлетт со слезами на глазах, благословившей его на пирсе. Он вспомнил маленькую Жизель, вцепившуюся в материнский подол и послушно помахивающую ручкой. Как всегда, при прощании с женой и дочкой он испытывал облегчение и угрызения совести. Он осознавал, что вел себя в Бриз-сюр-Рисле как гость, заехавший к малознакомым людям на огонек по пути к своей великой цели. Арлетт, несомненно, почувствовала перемену, произошедшую в нем. В один из дней он чуть не рассказал ей об Эйлит, но боль, застывшая в огромных серых глазах жены, заставила его промолчать.
— О Господи! — воскликнул он, когда шквал соленых брызг резко ударил ему в лицо.
В следующее мгновение странный звук за спиной отвлек его от раздумий, и он обернулся. Сын Танкреда, Моджер, с зеленисто-серым лицом свесился за борт — его выворачивало наизнанку.
— Держись, парень, берег уже совсем близко. Скоро высадимся на сушу, — подбодрил юношу Рольф.
— Я в порядке, сэр, — поспешно проговорил Моджер, вытирая губы тыльной стороной ладони Невысокого роста и не слишком статный, он был крепко сложен и обладал широкими плечами, со временем обещавшими стать еще шире. Голову венчала копна выгоревших на солнце светлых волос, глаза были дымчато-серого с голубым оттенком цвета. Моджер унаследовал от отца массивный подбородок.
Навалившись на мачту, Рольф прислушивался к скрипу веревок и досок на палубе. Он всмотрелся в отдаленную линию берега. Она приближалась очень медленно, но все-таки приближалась, и кровь потихоньку закипала у Рольфа в жилах.
— Вы думаете, мы в безопасности? — спросил Моджер.
— В безопасности от чего? — улыбаясь уточнил Рольф, поднимая глаза к голубому небу, по которому стремительно неслись пушистые белые облака.
— Я слышал, что неподалеку от Гонфлера видели датские корабли. Вдруг датчане надумают войти в пролив?
— Если это и произойдет, то они, несомненно, отправятся к северным землям. Именно там располагаются их старые союзники. Но в любом случае датчане опоздали: король уже навел порядок на севере.
— Но бродячий торговец сказал, что у них не меньше двух сотен военных кораблей.
— Когда мы направлялись к Гастингсу, у нас было больше. Даже Свен Датский и сыновья Кната не в силах справиться с Вильгельмом. Прекрати хныкать, парень. Мы уже почти дома.
Моджер вздрогнул и снова перегнулся через борт. Насколько он понимал, дом они только недавно покинули, а Англия уж точно никак не подходила под это понятие. Период ученичества у отца закончился, и теперь, поступив на службу к Рольфу де Бризу, юноше предстояло оправдать надежды и ожидания Танкреда. Моджер, которому едва исполнилось тринадцать, относился к своему новому положению с некоторым страхом Глядя на гребни волн, которые вставали на дыбы в трех футах от его носа, он вдруг ощутил себя жалким и беспомощным и с тоской вспомнил о Бриз-сюр-Рисле и Фоввиле. Его обычно умиротворенное воображение буйно разыгралось. Моджеру казалось, что судно вот-вот натолкнется на огромную волну и перевернется, и тогда его и всех остальных поглотит темная, беспросветная пучина. Даже когда впередсмотрящий прокричал, что показалась земля, страхи не покинули Моджера. В то время как долгожданное известие вызвало радостное волнение на палубе, он согнулся за борт с новым приступом неудержимой рвоты.
