— Милорд, а вот и замок, — произнесла она шепотом.
Окна Бромвикского замка смотрели на них, как сотни глаз, готовых вот-вот проснуться. Их было три ряда, этих высоких окон, прикрытых сверху пирамидальными синими башенками, которые, в свою очередь, подчеркивали линию крыши, очень изящно украшенную несчетным количеством печных труб, венчавших центральную часть замка, которая заканчивалась величественным шпилем.
— Думал ли ты когда-нибудь, что она сделает что-либо подобное? — спросила Николь.
— Нет, — ответил Джеймс. — Хотя подожди: мы еще не видели, как там внутри. Может быть, все это шутка.
Но это была не шутка. Внутри они сняли покрывала и чехлы с высоких комодов, бархатных диванов и сундуков, наполненных серебром. Старое и роскошное жилье было достойно элегантного графа, пользующегося благосклонностью королевы. Умерший хозяин не оставил после себя потомков. Министерство внутренних дел искало их почти двадцать восемь лет.
Старая династия умерла; начиналась жизнь новой.
Встретив Джеймса в кладовой после беглого осмотра, Николь спросила:
— Как там наверху?
— Все старое, покрыто дюймовым слоем пыли.
Она рассмеялась:
— Да и на первом этаже тоже. Достаточно пыли и паутины для векового сонного царства.
Она провела пальчиком по полке.
Затем почувствовала, как рука Джеймса обвила ее талию, он прижал жену спиной к себе.
— По крайней мере у тебя теперь есть английский замок, есть что рисовать. Это прекрасно.
— Конечно, — рассмеялась Николь в ответ, пока он целовал ее шею. — Ты должен поблагодарить ее, — сказала она.
Под ней Николь подразумевала королеву Викторию. Королева даровала Джеймсу графство Бромвик в собственное пользование без права отчуждения. Это был массивный каменный замок, пришедший в упадок после десятилетий пренебрежения, но поместье включало в себя еще и угодья, прилегавшие к замку. Оставалась надежда на восстановление и даже обновление вместе со строительством геологической лаборатории. Если ни один университет не пригласит Джеймса, то он будет заниматься самостоятельно. Он сам проведет исследования и опубликует результат в издании, которое согласится его напечатать. А английская деревня — прекрасное место для занятий: просторно, не то что в Лондоне, меньше критики, меньше надзора.
Николь чувствовала легкие прикосновение пальцев мужа. Она повернулась к нему.
— О, ты — опасный человек.
— Да, когда имею возможность для этого. Где остальные?
— Разгружают экипаж.
— Хорошо, — сказал он, пытаясь снова повернуть ее спиной к себе.
Но это бесстыдное создание — Николь прижалась к нему, опустив руки на выпуклость на его брюках. У него было отменное снаряжение, лучшее, которое Николь когда-либо видела, а уж она-то в этом знала толк. Джеймс мгновенно отреагировал на ее возбуждение, став твердым, как горные породы, которые он исследовал. А она исследовала его, вверх-вниз, едва касаясь своим коленом его паха. Ей нравилось возбуждать его, а больше всего ей нравилось, когда он приходил в неистовство.
Джеймс знал об этом. Он рассмеялся и повлек жену в чайный кабинет. Он был очень осторожен с нею, как со стеклом, стоявшим в буфете. Джеймс примостил ее ягодицы на край стойки этого буфета и принялся ласкать. У Николь закружилась голова, всю ее обдало жаром. Она силилась что-то сказать ему.
— Джеймс...
Но ему было не до разговоров. Однако Николь удержала его:
— Не выходи...
В последнее время он прерывал акт до наступления кульминации.
— Не оставляй меня, — попросила она.
Затем, чтобы не произошло ошибки, взяла его лицо в свои ладони, заставив смотреть ей в глаза, и отчетливо прошептала:
— Останься во мне, оставь частицу себя во мне.
Джеймс поднял ее ноги повыше и сказал сквозь зубы:
— Я оставлю в тебе наше дитя.
Их обоих встряхнуло, когда он сильным толчком вошел в нее. Джеймс проник в нее очень глубоко, так что в ее глазах все затуманилось.
— Да, — сказала она. — Да.
Николь закрыла глаза.
— Я... хочу... хочу тебя, — выдохнула она и рассмеялась.
Каждый из них знал, что нужно другому, как именно доставить ему удовольствие. Николь смеялась, тяжело дыша, отчасти от удовольствия, отчасти от обеспокоенного выражения на лице Джеймса. Она объяснила с раздражением:
— Я... не чувствую... что стара.
Он улыбнулся. Последней мыслью Николь, перед тем как она полностью растворилась в блаженстве, была: «Подари мне ребенка, Джеймс».
Через несколько месяцев они с Николь переехали в Бромвик. Оксфордский университет (напуганный, но тайно наслаждавшийся скандалом, учиненным Джеймсом в Кембридже) предложил заслуживавшему уважения новоиспеченному графу читать лекции по геологии. К тому времени когда родился ребенок — сын Сэмюель, названный так в честь отца Джеймса, — Джеймс радостно обсуждал, сможет ли Оксфорд опубликовать его африканские дневники и стоит ли упоминать о золоте на континенте в его лекциях, которые начнутся с Рождества.
Для Николь, ставшей английской графиней, все вокруг было удивительно и ново. Она написала Дэвиду:
«Пожалуйста, приезжай. Я знаю, тебя раздражает Джеймс, но я так счастлива»
Дэвид наконец приехал навестить их, хотя ему и пришлось преодолеть для этого свою неприязнь к Джеймсу. Он ненавидел его за то, что произошло с его отцом. В этом он винил одного Джеймса. Поэтому, когда Дэвид приехал, то был приятно удивлен тем, как Джеймс организовал торжества в честь двух важнейших событий той осени: крещения Сэмюеля и публикации «Спящей красавицы» с иллюстрациями Николь.
В честь этих событий Стокеры открыли Бромвикскую церковь для своих новых соседей — и удивительное дело: подавляющее большинство приглашенных пришли на торжества. И что особенно обрадовало и смутило Николь, так это то, что викарий и его жена, проживавшие в соседней деревне Викерли, прибыли с цветами для нее и игрушкой, милым маленьким утенком на палочке, для Сэмюеля. Сельский викарий удобно расположился в ее гостиной. Николь не могла знать, что он и его жена были так далеки от света, что просто не догадывались, кем она была когда-то и какой скандал учинил Джеймс. Во всяком случае, в тот день викарий, его жена и множество соседей вели себя на удивление дружелюбно.
Единственным разочарованием был отъезд Дэвида сразу же после церемонии — на целый день раньше, чем планировалось. Он ничего не объяснил, а Николь предположила, что он ревнует. Она видела, как взволновал его неожиданно новый поворот в ее жизни и ему было трудно его принять.
С другой стороны, Джеймс не выразил неудовольствия. Лежа в постели после удачного приема, он впервые читал книгу своей жены сыну, который уютно спал в складках рубашки своего отца. Затем, прежде чем отнести малыша в колыбель, папа сам немного подремал над книгой Николь, лежавшей открытой на его груди.
