Стараясь думать только о Юрии и отгоняя упорные воспоминания о Призванове, она порой становилась рассеянной и словно отрешенной от окружающего мира. Это заметила Ольга Гавриловна и однажды приступила к девушке с расспросами:
– А что это у тебя такой мечтательный взгляд? Наверное, задумалась о женихе? Все не можешь выбросить его из головы? Вижу, что не можешь. Недаром же ни с кем из офицеров не завела роман. Многие на тебя посматривали, а ты… Хотя, впрочем, я замечала, что вы с Даниилом порою как-то очень странно переглядывались. Признайся, между вами что-то было?
– Ну, что между нами могло быть? – пожала плечами Софья, отводя глаза. – Граф Призванов не посмотрит всерьез на такую, как я, а я не позволю видеть во мне лишь игрушку. Да и потом, Призванов – жених Калерии, а у меня есть свой жених. Вернее, был.
– Даниил – жених Калерии? Так думает только она сама, да еще ее родители. Что же касается твоего жениха, то я о нем ничего не знаю и ничего не могу сказать. Кто он, откуда, почему вы рассорились? Может, объяснишь своей старой тетке? Я хочу, чтобы между мной и тобой установились доверительные отношения.
– Я тоже этого хочу, тетушка. Я все для вас готова сделать и никогда ни в чем не подведу. Но открыть причину моей ссоры с женихом я пока не готова. Одно могу сказать: он человек благородный и по рождению и по воспитанию, а я провинилась перед ним из-за своего легкомыслия. Наверное, если бы была осторожней, осмотрительней, никакие интриганы нас бы не поссорили.
– Да, легкомыслие… я тоже когда-то из-за него пострадала… и другие вокруг меня. Но твой жених должен тебя простить, если любит. А я, со своей стороны, всегда готова помочь твоему счастью. Ты ведь будешь рядом со мной, верно? Обещай, что никуда не уедешь.
– Я не уеду… по крайней мере в ближайшее время. Но вы же понимаете, что навсегда я остаться не могу, я чувствую себя здесь чужой, зависимой…
– Дитя мое, я понимаю, что роль бедной воспитанницы надоела тебе еще в доме моей сестры. Но я уже подумала, как облегчить твое положение. Я хочу вписать тебя в свое завещание. Правда, денег у меня нет, но я оставлю тебе долю во владении поместьем. Таким образом, даже после моей смерти ты сможешь жить в этой усадьбе на законных правах. Я уже сказала об этом Жеромским, пусть принимают во внимание мою волю, даже если им это не по душе.
– Зачем, тетушка? Зря вы им об этом сказали. Они и так на меня косо посматривали, а уж теперь… Нет, право, я отказываюсь от своей доли в вашем завещании. Отец ведь оставил мне небольшое имение в Харьковской губернии, я уж как-нибудь проживу, и потом… – Софья запнулась, решив не рассказывать о тех золотых монетах из тайника, которые она поделила с супругами Лан.
– Небольшое имение? – усмехнулась Ольга Гавриловна. – Да это просто крестьянский хутор, а не имение! А здесь ты будешь совладелицей знатного поместья!
– Не надо, тетушка. Тем самым вы настроите своих детей и родичей не только против меня, но и против себя.
– Это уж мое дело, дорогая.
Впрочем, скоро решимость Ольги Гавриловны поколебалась. Жеромские стали явно и скрыто выказывать ей недовольство, а потом приехала – видимо, по их вызову, Каролина, которая тоже отнюдь не обрадовалась появлению бедной родственницы. Остро чувствуя эту атмосферу глухого осуждения, Софья однажды за общим столом во всеуслышание заявила, что не претендует ни на малейшую долю наследства, а живет в имении лишь для того, чтобы поддержать больную тетушку. Ее слова как будто успокоили Жеромских; при этом и Ольге Гавриловне стало легче. Бескорыстие девушки еще больше привязало к ней пожилую даму, да и Каролина стала более благосклонно относиться к юной родственнице, а перед возвращением в монастырь даже подарила Софье янтарные четки и молитвенник.
Жизнь в деревне текла медленно и однообразно, но Софью устраивало это затишье после бури. Она заполняла свои дни уходом за тетушкой, домашней работой и чтением книг, которые имелись в библиотечной комнате усадьбы. Девушка отослала письмо в Старые Липы и через какое-то время получила ответ. Эжени и Франсуа писали о том, что доехали они благополучно и сразу же занялись своими повседневными делами, поскольку за время отсутствия хозяйки и домоправительницы слуги в имении совсем разболтались и хозяйство запустили. Старые Липы, которые по завещанию Домны Гавриловны должны перейти к Павлу, теперь ждут своего нового хозяина, но о его судьбе пока ничего не известно. Евгения писала, что собирается поддерживать порядок в доме до тех пор, пока не приедет Павел, а там уж все будет зависеть от его решения. Если он вздумает продавать поместье, то супругам Лан придется переселяться в другое место, и, хотя они не нищие, а все же не хочется на старости лет куда-то переезжать, менять привычную жизнь. Софья даже слегка всплакнула над письмом верной Эжени и решила, что если Павел захочет избавиться от тетушкиного поместья, то она предложит супругам Лан поселиться вместе с ней в ее крохотном имении, которое теперь, благодаря находке золотых монет, можно расширить и обустроить. Так Софья рисовала себе будущее – хоть и скромное, но вполне достойное. А о столь эфемерных вещах, как любовь и счастье, девушка старалась пока не думать и ни на что не надеяться, дабы уберечь себя от новых разочарований.
Калерия, в отличие от Софьи, тяготилась деревенской жизнью и искала хоть какого-то общества и новостей, приглашая в дом окрестных помещиков, от которых, правда, мало чего можно было узнать. Впрочем, иногда в усадьбе останавливались проездом военные – раненые офицеры либо спешащие по делам службы курьеры, – так вот они-то и были главным источником новостей. Вначале эти новости обнадеживали: русская армия вошла в Берлин, Пруссия присоединилась к шестой коалиции, в которую ранее вошли Россия, Англия, Испания и Швеция.
Но затем начались неудачи, удручавшие мирных обывателей, которые с нетерпением ждали окончания войны.
Умер Кутузов, а Наполеону удалось собрать двухсоттысячную армию, и в первом же сражении при Лютцене эта новая армия смогла одержать победу над войсками коалиции. Следующую победу неутомимый полководец одержал при Бауцене. Два поражения подряд вынудили союзников заключить с Наполеоном двухмесячное перемирие. Война продолжала тянуться, и исход ее все еще был непредсказуем…
Французский император, вновь уверовавший в свою непобедимость, отказался от договора на условиях коалиции. Отвергнув компромиссный мир, он даже заявил с насмешкой австрийскому канцлеру Меттерниху: «Хорошо, пусть будет война! До встречи в Вене!» Впрочем, в австрийской столице он больше не побывал, зато одержал победу под Дрезденом, когда французская кавалерия под командованием Мюрата прорвала союзный центр. Наполеон, бросавший в бой теперь уже совсем молодых новобранцев, не думал, однако, уступать, и, таким образом, окончание войны по-прежнему отодвигалось.
