Впереди она увидела маленький прямоугольничек желто-белого света и улыбнулась, только бы добраться до него.
Привстав на цыпочки, она заглянула в пиршественный зал. Танцевали уже не только в отведенной для этого малой гостиной. Люди весело плясали один из тех деревенских танцев, которые Шона и сама разучивала еще в детстве.
Наверняка многие испугаются, когда она вдруг явится из потайной двери, кроме того, она рассекретит ее местоположение. Но ждать, пока все гости разойдутся, Шона не собиралась.
Она нажала на основание держателя для факела – дверь не открылась. Шона попробовала еще раз, но услышала лишь металлический скрежет. Неужели что-то попало в открывающий механизм? В темноте она ощупью обследовала место, где он крепился к двери, и обнаружила острые края, словно кто-то перепилил задвижку.
Уж не это ли самое произошло и с дверью в библиотеке?
Легкая паника, которую Шона сумела подавить чуть ранее, нарастала.
Она принялась обеими руками колотить в дверь. С другой стороны потайная дверь была отделана кирпичом. Плюс к тому в зале гремела музыка и веселились люди. А значит, никто ее не слышал и услышать не мог.
– Я здесь, в коридоре!
Никто даже не посмотрел в сторону камина.
– Я здесь!
Шона билась в дверь еще с минуту, но потом осознала, что в пиршественном зале ее сейчас никто не услышит.
Однако она могла добраться до кладовой, там, под нижней полкой, имелась маленькая дверца. Конечно, придется выползать на четвереньках, но это уже не важно. Она страстно хотела выбраться, не важно, какой ценой.
Шона повернулась в том направлении, откуда пришла, и медленно побрела по коридору, уходившему вниз. Чем ближе она подходила к кухне, тем отчетливее становились ароматы еды, которой сегодня угощали гостей: лососины, говядины в красном вине, запеканки из картофеля с мясом, песочного печенья и гэрлохского пирога с орехово-фруктовой начинкой.
В животе у Шоны заурчало: она ведь так и не поела.
Как только она выберется отсюда, сразу это исправит.
Нащупав деревянную дверцу, Шона опустилась на колени. Этой дверью она в последний раз пользовалась в далеком детстве, но механизм остался тот же самый. Голова просто раскалывалась, на щеке засохла кровь.
Шона нашла защелку и нажала изо всех сил – опять не сработало. Она привалилась плечом к двери и толкнула.
Тщетно.
Тут она вспомнила, что с другой стороны они недавно поставили бочонки с мукой и соленой рыбой – ее сил не хватит, чтобы открыть эту дверцу.
А что, если она ни одну дверь не сумеет открыть? Не сможет выбраться?
Она велела себе успокоиться. Осталось еще как минимум восемь дверей, не может же быть, чтобы они все враз перестали работать.
Но что значит – перестали работать? Больше похоже на то, что кто-то специально вывел из строя все двери, чтобы помешать ей выбраться отсюда.
Неужели это дело рук Мириам? Может, американка так и не простила ей ту дурацкую шутку? И собирается в наказание продержать ее здесь несколько часов?
Признаться, если Мириам выпустит ее прямо сейчас, Шона будет очень и очень благодарна. Она замерзла, проголодалась, и в полной темноте тут совсем неуютно.
Но плакать она не станет.
Она же Имри.
Или к черту эти глупости? Когда эта фамилия давала ей хоть какие-то преимущества? Когда ей давал какие-то преимущества собственный характер?
Шона Имри, гордая и надменная. Только посмотрите на нее сейчас: стоит на коленях и силится сдержать слезы.
Она сжала пальцами брошку. У нее болело сердце, болела голова. Сердце – от того, что она сказала и сделала. Голова – от чего-то еще.
Тишина и темнота, темнота и тишина, и слышно только собственное сердце. Оно бьется слишком громко, слишком отчаянно. Неужели остановится от страха?
«Шона, ну ради Бога, ты же Имри. Еще немного мужества».
Но здесь не видно ни зги, а мужество легче дается при свете.
Что-то легкое и липкое коснулось лица – Шона досадливо смахнула паутину. Нет, она ничего не имела против пауков – но только когда их видно. Сейчас ситуация другая.
Рядом с каждой дверью имелся факел, но какой в них толк? Зажечь она их все равно не сможет.
Шона шла по коридору, дезориентированная настолько, что не вполне понимала, где находится. Она села на земляной пол и подтянула колени к подбородку.
У нее есть выбор: либо дожидаться утра, когда ее станут искать и найдут, либо пробираться к озеру – там ведь тоже есть дверь. Этот путь был ей очень хорошо знаком, уж его-то она точно в темноте одолеет.
Перспектива чего-то ждать в темноте и холоде ее совсем не прельщала.
– Куда это ты собралась, Энн?
Она вздрогнула, медленно обернулась – и оказалась лицом к лицу с мужем. Магнус стоял с факелом в руке. Потайная дверь за его спиной была закрыта.
– В лучшем наряде, с прической, как в день нашей свадьбы, и с вещами? Куда собралась, Энн?
– Что ты здесь делаешь, Магнус?
Он приблизился к ней. Жестокая улыбка играла на тонких губах, предостерегая Энн от глупостей.
– Куда ты идешь?
– А это имеет значение?
– Ты уходишь с ним? – Когда-то Магнус был красив, но жестокость подпортила и заострила его черты. – С волынщиком Брайаном, которого я называл другом?
– Он и есть твой друг, Магнус.
– Друзья жен не крадут.
Она ему не принадлежит. Ее нельзя украсть. Она не его собственность, не лошадь и не меч, но Энн промолчала: за такие слова Магнус ударил бы ее. Муж плевать на нее хотел, он видел в ней лишь сосуд для своего семени, утробу, которая вынашивает его детей. Когда она выполнила свое предназначение, он легко забыл о ней.
– Ты не бросишь меня, Энн.
Он схватил ее за руку, но не грубо – как это не похоже на него.
– Где вы договорились встретиться?
Она не ответила. Магнус тряхнул ее:
– Говори!
– Я останусь с тобой, Магнус. Только не трогай его.
– Сколько печали в голосе, Энн. Ты так сильно его любишь?
Ей хватило ума не отвечать на этот вопрос.
– Где вы собирались встретиться?
Он сжал пальцы сильнее, улыбка исчезла с его лица.
Энн покачала головой и закрыла глаза, когда Магнус заломил ей руку.
– Скажи мне.
Она будет молчать сколько сможет. Энн надеялась, что Брайан не будет ждать ее долго. Вернется ли он в Ратмор? Или уедет, как и собирался?
Господи, пожалуйста, пусть Брайан уедет раньше, чем она признается мужу и расскажет, что любовник ждет ее у выхода на берегу Лох-Мора.
Когда Магнус на руках принес ее, сломленную, истекающую кровью, в маленькую пещерку, она уже не чувствовала боли и думала лишь о том, что все-таки предала единственного мужчину, которого любила в жизни.
