Графиня подошла к ней, и дочь стала ласкаться к матери и целовать ее.
— Мама, — заговорила она, — ведь в это прекрасное небо, которое расстилается над морем, улетают к Богу души тех, которые умирают?..
Конкордия Васильевна была не в силах сдержаться.
Слезы брызнули из ее глаз. Она привлекла к себе дочь и прижала ее к наболевшему сердцу.
— Не надо плакать, мама, — снова ласкаясь к матери, начала Кора. — Видишь ты, я не думаю, чтобы можно было бы очень кого-нибудь любить на земле… Так и я, исключая тебя, папы и…
Девочка остановилась, как бы колеблясь, и затем продолжала:
— И доброго Федора Дмитриевича… Мне никого не жаль… Да и относительно вас у меня есть утешение, что я увижусь с вами.
Нечего говорить, что такой разговор был страшно тяжел для несчастной матери, между тем как маленькая Кора задавала вопросы и ждала ответов.
Она, однако, заметила, что ее мать почти обезумела от горя и умолкла, не высказав всего.
В тот же день после обеда Кора около часу молчаливо созерцала то же море и небо.
Эта молчаливая сосредоточенность дочери встревожила графиню.
Она сидела немного сзади Коры и с беспокойством наблюдала за ней.
— О чем ты думаешь, моя дорогая? — ласково спросила графиня.
Девочка повернула к ней свое исхудалое личико.
— Я думаю о том, когда я буду причащаться…
— Великим постом, моя крошка, как и в прошлом году…
Девочка грустно покачала головой.
— Нет, это слишком поздно… Надо раньше…
— Раньше? — упавшим голосом повторила Конкордия Васильевна.
— Да, раньше, в течение этих двух недель…
— Почему же двух недель? — удивилась графиня.
Маленькая девочка протянула к ней ручки.
Конкордия Васильевна подвинулась ближе к дочери и наклонилась к ней.
— Потому, мама, — сказала спокойно Кора, — что через две недели меня не будет с тобой…
Графиня отшатнулась от нее, вся дрожащая, бледная.
— Что ты говоришь?
— Правду, мама, правду…
Конкордия Васильевна заключила свою дочь в объятия и залилась слезами.
— Не плачь, мама, не плачь, мне будет хорошо там, — говорила девочка.
Мать обещала дочери пригласить священника, когда она этого пожелает.
Кора задремала, и графиня Конкордия, позвав прислугу, вышла в залу, где в глубокой задумчивости ходил взад и вперед Федор Дмитриевич Караулов.
Конкордия Васильевна передала ему только что происшедший разговор между ней и ее дочерью.
— Ужели это предчувствие? — с дрожью в голосе спросила она.
Он ответил ей чуть слышно коротким:
— Да.
— И ей жить осталось только две недели?
Она смотрела на него с надеждой, что он будет отрицать, но он только печально наклонил голову в знак того, что предчувствие умирающей девочки не обманывает ее.
Описать состояние духа графини Конкордии Васильевны в эти страшные две недели невозможно.
К довершению ее мучений вопросы об отце со стороны Коры учащались и стали настойчивее и настойчивее.
Несколько раз графиня, по настоянию дочери, телеграфировала и писала мужу.
Но увы, мы знаем, что письма и телеграммы в это время не могли доходить до графа Владимира Петровича.
Он лежал раненый, под строгим надзором г-жи Ботт, которая, как известно, уничтожала, не читая, всю получаемую корреспонденцию.
Графиня Конкордия негодовала на мужа.
Что он совершенно забыл ее — это она понимала, но забыть свою дочь — это было выше ее понимания.
Она терялась, какие давать ответы на беспрестанные, полные грусти вопросы Коры.
Бедная девочка, чувствуя приближение конца, ежедневно спрашивала раздирающим душу голосом, с глазами, полными слез.
— А что же папа! Отвечал ли он? Скоро ли будет?
Однажды под впечатлением напрасного ожидания Кора воскликнула с гневом, если только гнев имел доступ к чистой душе ребенка.
— Мама, разве существуют на свете отцы, которые допустят умереть дочь, не дав ей прощального поцелуя?..
Графиня Конкордия вздрогнула при этом полном отчаяния вопросе.
Чтобы не допустить умирающую дочь проклясть своего отца, мать стала уверять ее, что ее отец скоро будет у ее изголовья.
Роковой момент между тем приближался.
Доктор Караулов видел это по учащенному биению сердца и по ослабевающему пульсу больной.
Больная исповедовалась и причастилась и по окончании церемонии снова спросила об отце.
— Он приедет, он приедет… — смущенно отвечала графиня, между тем как ее сердце положительно разрывалось на части.
Девочка приподнялась на постели с искаженными чертами лица и с глазами, полными слез.
— О если бы я не была так больна, — с рыданием воскликнула она, — я бы сама поехала за ним.
Конкордия Васильевна стояла молча, сдерживая готовые вырваться из ее груди рыдания.
Федор Дмитриевич взял руку больной, с чувством пожал ее и произнес:
— Вы правы, Кора… Надо за ним съездить… Я поеду с первым отходящим поездом, и завтра ваш отец будет здесь, вместе со мною…
— Благодарю вас, доктор, — сказала Кора, прижав руки к сердцу, — за это я люблю вас еще больше…
Караулов быстро собрался в дорогу.
Прощаясь с графиней, он сказал:
— Я не знаю, как и где я найду Владимира, но будьте уверены, что я сделаю все возможное.
Графиня верила, безусловно, в Федора Дмитриевича, и поездка его за графом Владимиром была в ее глазах равносильна тому, что граф непременно будет около дочери.
Она с чувством пожала ему руку.
— Во всяком случае телеграфируйте мне завтра, а может быть и послезавтра, на мою квартиру, о состоянии здоровья больной!.. — сказал доктор.
Он уехал на железную дорогу с тяжелым сердцем и горькими думами.
Он уехал в Петербург разыскивать человека, который когда-то был его лучшим другом, а теперь в его сердце не находилось для него даже сочувствия, так как Федор Дмитриевич был из тех людей, которые никогда не возобновляют прерванные отношения, так как разрыв у них всегда имеет серьезные причины.
Он должен будет явиться к человеку, которому он объявил, что он для него умер, исполняя тяжелое поручение — заставить его прийти к постели умирающей дочери.
Но это было не все.
Федор Дмитриевич искренно и сердечно привязался к маленькой Коре. Он полюбил ее чисто отцовской любовью, заботился о ней с нежностью, уступавшей лишь нежности матери. Сердце его было полно отчаяния, что эти его заботы были бесполезны, но он все же хотел принять последний вздох этого ангела. Но именно тогда, когда эта минута была близка, он должен был покинуть свой пост у постели умирающей, чтобы исполнить совершенно естественное и законное желание ребенка — видеть в последний раз в жизни своего отца.
