Вся семья шумно приветствовала его удачу.
Потом приступили к еде и питью — и это длилось бесконечно.
Веселье не ослабевало ни на минуту. Дети засыпали там, где им случилось свалиться от усталости. Около трех часов ночи Энн незаметно ускользнула в спальню, предоставив Алексу наслаждаться встречей с семьей.
Весь уик-энд превратился в один непрерывный праздник без начала и конца. Завтрак незаметно переходил в обед, обед — в ужин. Приходили все новые гости. Время от времени кто-то засыпал, а проснувшись, продолжал веселиться.
Энн была искренне рада, когда Пасха закончилась.
— Скажи Елене, чтобы она укладывала твои вещи, — объявил Алекс через несколько дней после Пасхи. — Мы будем венчаться.
— Как? Опять? — недоверчиво рассмеялась Энн.
— На этот раз как полагается. Видишь ли, по греческим законам мы еще не женаты.
— А где это произойдет?
— На моем прекрасном острове Ксеросе. Собирайся, да побыстрее, — приказал он и оставил оторопевшую Энн заниматься подготовкой к отъезду.
Костюм, который она надевала во время регистрации в Лондоне, был слишком тяжел для местного климата. «Интересно, — спросила она себя, — что надевают на свою свадьбу овдовевшие гречанки, если снова выходят замуж?» По совету Елены она захватила с собой из Лондона два вечерних туалета, чтобы на месте решить, какой выбрать. Жаль все-таки, подумала Энн, что Алекс опять не предупредил ее заранее. Приятно было бы купить наряд специально для этого дня. Пора, однако, привыкнуть к страсти Алекса делать сюрпризы.
Елена сложила ее вещи гораздо быстрее, чем удалось бы ей самой.
Машина отвезла их в Пирей, где покачивалась на воде большая, сверкающая белизной моторная яхта.
— Твоя? — спросила Энн. Она больше ничему не удивлялась.
— Нет. Мне одолжил ее один приятель. Меньше всего на свете я, как бывший моряк, хотел бы иметь свою лодку.
Принять это судно за лодку можно было с большой натяжкой, да и то только снаружи. Поднявшись же на борт и очутившись в роскошно обставленном и снабженном кондиционером помещении, трудно было поверить, что находишься не на суше.
Стюард в белой униформе проводил их в просторную кают-компанию. Зеркальные окна были задрапированы парчовыми занавесями с ламбрекенами. Ноги утопали в громадном пушистом ковре. Множество столов и столиков были уставлены дорогими безделушками: золотыми шкатулками для нюхательного табака, портсигарами и пасхальными яйцами, вероятно, фирмы Фаберже. На стенах красовались фотографии в золотых рамках, изображающие улыбающегося владельца яхты в обществе разных знаменитостей — от английской королевы до Рода Стюарта.
Через двустворчатую дверь красного дерева они прошли во внутренний дворик, где бесчисленные орхидеи окружали сверкающий на солнце фонтан. Струя, бившая изо рта золотого дельфина, переливалась в пруд с водяными лилиями. В воде плавали откормленные карпы. Блеск их золотистой чешуи не мог соперничать с творениями человеческих рук.
По освещенному канделябрами коридору, увешанному бесценными картинами, гостей отвели в предназначенную для них каюту, что было, конечно, совсем неподходящим названием для большой комнаты с дорогим убранством.
Энн заглянула в ванную.
— Послушай, Алекс, — сказала она, — мне кажется, стены здесь обиты мехом норки. Я не ошиблась?
— Нет, не ошиблась.
Ее внимание привлекла резная мыльница из массивного золота, изображающая толстенького херувима с куском мыла в высоко поднятых руках.
— О Боже, здесь даже щетка для туалета золотая! — воскликнула она смеясь.
— А ты как думала? — Ее изумление заставило Алекса улыбнуться.
Они прошлись по всей яхте. Казалось, здесь все было из оникса. Все, что можно было позолотить, было позолочено. Драпировки из плотного шелка и покрывала из дорогого меха на кроватях создавали впечатление тяжеловесности и чувство клаустрофобии. Энн задержалась, рассматривая картину, висевшую над мраморным камином, в котором, несмотря на жаркую погоду, горел огонь.
— Алекс! — вскричала она. — Это Рембрандт!
— Неужели? Знаешь, милейший старина Константин даже богаче меня, но вкуса ему явно не хватает. Он все время боится, как бы не подумали, что его богатство не так уж велико, и вот тебе результат. Хотелось бы мне, чтобы ты побывала у него на вилле, — тогда все, что ты видишь здесь, показалось бы тебе верхом сдержанности. Как ты думаешь, одну ночь сможешь выдержать в этой обстановке? Мне пора, сейчас отдадут концы!
— Алекс, неужели ты собираешься оставить меня здесь одну?
— Да. Я полечу на вертолете. Мне хочется, чтобы впервые ты увидела мой остров с моря. Только тогда можно по-настоящему его оценить.
— Но…
— Никаких «но»! — Он повелительным жестом поднял руку. — В любом случае было бы неприлично, если бы мы приехали вместе.
— В прошлый раз тебя это не беспокоило!
— Верно, но сейчас мы в Греции, и это наша настоящая свадьба! — торжественно заключил он и вышел из кают-компании.
Оставшись одна, Энн задумалась над характером Алекса, казалось, сотканным из парадоксов. В Греции он ей открылся с новой стороны. Здесь он много пил и бывал шумно, даже буйно пьяным, тогда как в Англии она ни разу не видела его хоть немного навеселе. Он оставался в постели все послеполуденное время, а большую часть ночи проводил в мужском обществе, засиживался в кафе, играл в триктрак или в карты, вел политические споры… В Англии они всегда ложились спать вместе. Раньше ей не приходилось слышать от него о вере, а теперь очевидно было, что религия имеет для него значение. В Греции семья, о которой он никогда до сих пор не упоминал, составляла неотъемлемую часть его жизни. И еще, подумала Энн, здесь он командует даже больше, чем в Лондоне.
Что же до нее самой, то в Англии у нее были определенные обязанности: нужно было заботиться о доме, принимать бесконечных посетителей. Ничего похожего здесь не было. Она проводила больше времени с родней Алекса, чем с ним. За порядок в квартире отвечала Ариадна, а приемов, как в Англии, они не устраивали.
Дома, если она входила в кабинет Алекса во время его деловых встреч, у нее не было чувства, что она вторгается куда не следует. Напротив, при ее появлении мужчины вставали и приветствовали ее, делая приятный перерыв в работе. Двери в офис Алекса никогда не были для нее закрыты. В Афинах все происходило по-другому. Раза два, когда ей случалось зайти к нему в кабинет, она заставала Алекса и его приятелей за столом, на котором стояли чашки с приторно-сладким кофе. Они сидели, непрерывно перебирая янтарные четки. Даже Алекс передвигал их взад-вперед, точно оживший метроном! Едва она вошла, как разговор прекратился. Никто не встал. Ей будто без слов сказали, что бизнес не женское дело. В Греции ее роль сводилась к тому, чтобы хорошо выглядеть и быть под рукой, если понадобится, а в общем служить забавой, не больше! Не к этому она стремилась. Здесь она чувствовала себя вне жизни Алекса, каким-то сторонним наблюдателем! Энн начала думать, что, если они останутся в Греции, она потеряет Алекса. До сих пор она полностью не понимала, что значит быть греком, а особенно гречанкой…
