Потом, развеселившись, женщины стали потчевать ее историями о хитроумных невестах, обманывающих незадачливых женихов. Оказывается, есть врачи, которые специализируются на восстановлении потерянной невинности. Упомянули и о трагической участи невест, чья единственная вина состояла в том, что они были родом из другой деревни и оказывались чужими в семье будущего мужа, — их убивали. Такие браки, как известно, обречены, они всегда кончаются несчастьем. Такое, правда, случается только в сельской местности, не забывали повторять тетки и кузины. Энн поразило, что мужчины в их рассказах неизменно выступали противниками женского пола. Мужчины не способны на верность, твердили дамы, они не изменяют разве только собственной матери. Говорили о страшной власти матриархата, которая, как думала Энн, совершенно нехарактерна для отношений между ней и ее детьми. Она начала понимать, что борьба за равноправие женщин велась в этих краях в течение многих столетий и отнюдь не походила на движение за женские права на Западе. Энн удивляло, что никто ни слова не сказал о любви, точно после брака ее уже не существовало.
Были затронуты и другие вопросы, но разговор неизменно возвращался к теме девственности, казалось, притягивавшей к себе этих женщин сильнее, чем любого мужчину. И все это время они улыбались Энн, были с ней любезны и ласковы. Ее недоумение все усиливалось.
Она вспомнила о красивом платье, висевшем у нее в каюте, подумала об Алексе и, нервно вертя бокал, согласилась выпить еще немного вина, надеясь с его помощью заглушить свои страхи и сомнения, которые, как она еще совсем недавно полагала, ей удалось преодолеть.
— Скажите, похожа я на Наду? — неожиданно для себя спросила Энн.
Веселое щебетание сразу оборвалось. Лица дам явно выражали неодобрение, некоторые из них издали странный звук, будто втягивали в себя воздух, другие перекрестились, а одна кузина расплескала вино.
— Ну так как, похожа я на нее или нет? — повторила Энн, глядя в упор на родственниц Алекса.
Те дружно повернулись к Ариадне.
— Не следовало тебе сегодня упоминать имя Нады, — проговорила та. Лицо ее застыло.
— Это не к добру! — воскликнула пожилая тетушка, ломая руки. — Так недолго и беду накликать!
— Я не суеверна и хочу знать, похожа ли я на Наду, — настаивала Энн. — Ответит мне кто-нибудь?
— Нисколько не похожа, — бесстрастно произнесла Ариадна. — Кому налить еще бренди?
Заговорили о чем-то другом. Энн чувствовала, что с нее довольно. Извинившись, она ушла к себе.
В ту ночь она мало спала. Освещенное луной платье неясно вырисовывалось в полумраке. Энн поймала себя на мысли, что брак достаточно сложен сам по себе, без дополнительных трудностей, создаваемых различием рас и культур. В чем же тайна поведения этих женщин? Может, они пытались под видом шуток и пустой болтовни дать ей понять, что ее брак с Алексом является для них разочарованием, что ей следовало быть гречанкой и к тому же невинной девушкой? Хотели ли они предостеречь ее своими рассказами о злоключениях недостойных невест? Все благоразумные советы Фей были забыты — они вылетели в иллюминатор и утонули в Эгейском море.
«У меня нет сил, — повторяла про себя Энн, — чтобы пройти через это испытание».
Потом она вспомнила об Алексе, о его ласках, о том, как ее тело отзывалось на малейшее его прикосновение, как даже в присутствии других она слабела, стоило ему лишь взглянуть на нее. Она подумала о чувстве защищенности, которое всегда испытывала при нем, о его заботливости, доброте и щедрости. Неужели она может серьезно думать, что способна жить без него? Энн поворачивалась с боку на бок, но никак не могла найти удобного положения. Есть ли испытание, через которое она не может пройти? Ведь это просто бред! Рассуждать теперь слишком поздно — ведь они уже женаты. По английским законам они муж и жена. Предстоящая свадьба не больше чем очередной ритуал, очередной спектакль. Они уже соединены перед Богом и людьми!
Не зажигая света, она закурила сигарету. Все эти надуманные проблемы связаны с их пребыванием в этой стране, а вовсе не с ней. В Англии она не испугалась бы россказней о кровной мести и несчастных девственницах, ей бы и в голову ничего подобного не пришло! Родственницы Алекса могут сколько угодно разыгрывать из себя утонченных афинских дам, но давно ли они стали такими, давно ли покинули свои родные деревни, в которых происходили все эти чудовищные истории? Неужели болтовня суеверных сельских жительниц могла заронить в ее душу сомнения?
А яхта все плыла и плыла по Эгейскому морю, ночью темно-пурпурному, мимо многочисленных, полных загадок островов, залитых лунным светом. Энн захотелось поскорее вернуться в Англию — там иностранцем будет опять Алекс, а не она.
На следующий день солнце с самого утра освещало каюту. Погода была великолепная. Казалось, солнечные лучи разгоняли все тени и страхи прошедшей ночи.
Энн стояла перед большим зеркалом. Вокруг нее суетилась Елена, расправляя и приглаживая складки нового платья. Сидело оно на Энн идеально. Она сунула ноги в лодочки, водрузила на голову элегантную широкополую шляпу. Ее волосы, выгоревшие под греческим солнцем, были полностью скрыты под изогнутыми полями, живописно обрамлявшими лицо. Большие голубые глаза Энн безжалостно изучали отражавшуюся в зеркале женщину.
Несомненно, высокие каблуки заметно увеличили ее рост. Да и вообще платье было скроено так удачно, что она в нем казалось выше, чем в действительности. Облегающий корсаж, жесткий от покрывавшего его жемчуга, приподнимал ее грудь, соблазнительно выглядывавшую из низкого квадратного декольте. Энн повернулась, пышная юбка взметнулась с шелестом вслед за ее движением.
— Ну, Елена, что скажете?
— Вы необыкновенно хороши, мадам! Не знай я вашего возраста, то дала бы вам чуть больше двадцати. — И Елена восхищенно прижала руки к груди.
Энн бросила на нее быстрый взгляд, пытаясь уловить тень скрытой насмешки, но ничего не заметила. Она была слишком скромного мнения о своей внешности, чтобы принять на веру справедливость слов Елены. Однако никакого преувеличения в них не было: она действительно казалась совсем молодой. Золотисто-коричневый загар очень шел ей, а кремовый шелк подчеркивал свежий цвет лица, заставлявший забывать о ее возрасте. Ясный блеск глаз и весь ее радостный облик были отражением счастья, сопутствовавшего ей в последние месяцы.
Энн улыбнулась своему отражению в зеркале. Тревожные мысли, терзавшие ее ночью, при утреннем свете казались нелепым наваждением, иллюзией.
